— Не буду спорить. Пусть так.
Вервр повернул к себе лицо Номы, слепое в ночной темноте, и бережно подул на кожу. Боль ожога улетела прочь, как невесомый пух. Правда, она поселилась в уголке сознания самого вервра — но разве это важно? Плотнее укутав дрожащую нобу в одеяло, вервр поднял ее и понёс вдоль ограды до калитки, через сад, мимо поющих фонтанов, — к особняку, восстановленному трудами Эмина.
Боль чужого ожога зудела и тревожила. Поселив в этом особняке Эмина, вервр отчего-то полагал, что управляющий скоро станет в этом доме хозяином. Казалось со стороны: он годен Номе по характеру, сможет оберегать её по-своему, а ещё рядом алый — Бара, он тоже молод… Так почему умные мысли, как и много раз прежде в попытках заботы о людях, пошли прахом? И кто в этим мире слепой, вервр или люди, которые не умеют следовать ни порыву, ни здравому смыслу? Совмещать, иногда подправлять… Жизнь смертных коротка, важно понять это и не витать в облаках. Ведь у людей нет крыльев, совсем как у Шэда и его второй половины — вервра, до сих пор не вспомнившего своё подлинное имя.
Особняк обладал шлейфом ароматов сознаний, как все фамильные усадьбы — здесь прятались в тенях отголоски бытия предков Номы. Особняк норовил рассказать вервру слишком много, ведь он помнил все поколения семьи от своей постройки. Он слышал голоса и мысли лекарей, отравителей, бездарей, шарлатанов… Но вервр не желал внимать прошлому, он крался, избегая будить разговорчивое эхо. В коридорах не лежали ковры, приходилось прилагать немало усилий, беззвучно скользя по старому мрамору.
В особняке ощущалось много посторонних: Нома понатащила сюда больных и без боя сдала дом всевозможным нищим и проходимцам… Вервр по запаху выбрал нужную комнату, оставил Ному сидеть на краю кровати и так же тихо — а зачем создавать кривотолки о юной нобе? — скользнул назад к двери, прикрыл ее за спиной. Постоял, улыбаясь ночи.
Камень с души! Оказывается, быть прощённым — это почти что взлететь. Даже голова кружится. Надо ещё постоять, а затем уж найти Эмина. Ведь упрямец не просто так приходил. У него была цель, в голосе звучало… напряжение? Определённо так!
— Было удобно ненавидеть вас, — беззвучно выдохнула Нома в своей спальне. Зашуршала одеялом, легла. Обхватила подушку, прижалась к ней горящим лицом и прошептала в пуховый бок: — Чем ещё мне защищаться от того, что я люблю вас? Ведь я человек, а вы… а вы меня даже не дослушали.
Вервр тупо пронаблюдал, как струйками озноба убегают из сознания мысли… Он будто повис в пустоте, и долго не был способен двинуться: не ощущал себя, словно рассыпался в пыль… Наконец, усилием воли Ан заставил себя шевельнуться. Сделал первый шаг. Побрёл, мотая головой и не решаясь дышать. В затылке болью чужого ожога билась мысль: для вервра, если не лгать себе, имеется две причины игнорировать чью-то территорию. Определённо — две. Он сразу назначил удобную: чувство вины! Хотя сам же велел Эмину сажать как можно больше роз. Зачем? Полезно для выздоравливающих, — так он сказал. Но саженцы подбирал — сам… Чуть позже велел выращивать перец, после добавил тимьян, душицу, тмин… Назвал затею аптекарским садом, и потому для каждого нового растения с сильным запахом легко находилась веская причина появления в саду. Сажать же вервр велел у ограды…
Выйдя в парк, вервр сгрёб в охапку полклумбы роз и втянул всей грудью их могучий запах. Как будто для вервра «тот» запах, особенный, хоть чем-то перебивается.
— На, грызи. Зубы у тебя, как у волчицы.
— А-рр!
Вервр вздрогнул: второй раз за ночь к нему подобрались незамеченными. И второй раз причина в гнусном, свойственном жалким людишкам, самокопании. Плохо.
— Привет, пап! Будешь сушёную воблу? Во, икра. Бара добрый, Бара отдаёт мне вкусненькое. Ну, хоть не ворует, а ведь соглашался, стоило попросить, — в голосе Аны звенело веселье, и издёвка у неё получалась не злая, а ласковая.
Вервр ещё раз втянул запах роз. В голове немного прояснилось.
— Хорошо, что ты переупрямил себя и гостишь в особняке, — хихикнула Ана в ухо, подкравшись вплотную и обнимая со спины. — Гости, я не против. Если честно, я ужас как боялась худшего. Нома так себе, и нос у неё острый, и коленки, и характер. Я в целом… против. Даже очень. Даже так, что зла на неё.
— О чем ты? — Бара беззаботно зевнул, выбрал на розовом кусте плотный бутон и сорвал. Глупо бухнулся на колени и протянул Ане на вытянутых ладонях. — О несравненная победительница, три боя из пяти ваши, я растоптан и смят.
— Вообще-то четыре, и твои, я ведь знаю: кое-кто жульничал, — надулась Ана, но цветок взяла. — Пап, ты в дом или в беседку? Я принесу одеяло.
Вервр молча ткнул пальцем в вязкую и безнадёжную ночь. С тоской подумал: не стоило позволять Номе начинать разговор. Совсем не стоило!
На полу беседки Ан долго ворочался. Отчаянно хотелось выть. Да и луна — вон она, чуется кожей, а стоит открыть рот, на языке проступает особенный привкус — лимонно-солёный, кровь пополам с печалью… Так бывает незадолго до полнолуния.
Мысли зудят, копошатся. Как он, взрослый до полной древности, мог докатиться до самообмана? Как умудрился начисто проигнорировать и запихнуть в бессознание выводы самоанализа, вошедшего в привычку? Как случилось всё перечисленное? Ведь так называемый «запах» для вервра — лишь проявление примитивного инстинкта сдвоенного сознания, а вернее, функция его звериной половины… Запах сродни людской влюбленности, он порабощает юных и пылких. Но бывший друг Шэда — высший вервр. Он достиг того уровня развития, когда может свободно контролировать и корректировать все процессы физического тела, и не только их.
ebooksa