Вервр вздрогнул и резко сел. Вредно копаться в себе! Мысли — они иной раз настоящее калёное железо. Яростно жгут… И не замечаешь ничего, кроме боли. Оказывается, хозяйка особняка сидит рядом. Пахнет недавними слезами, успокоительными каплями и креплёным вином, выпитым для храбрости после капель… И ещё вервра беспокоит запах молодости. Даже розы не гасили, не ослабили этот особенный аромат.
Руки Номы дрожат, и ей почти так же худо, как самому вервру. Или ещё больнее? Некоторые люди умудряются казнить себя без всякой к тому причины!
— Меня не оставляют в покое, — проворчал вервр. — Отвратительно.
— Простите… я так долго собиралась с силами, чтобы прийти. Я скажу. Ладно? Даже если неладно… — Нома судорожно вздохнула. Сжала кулаки, впиваясь ногтями в кожу ладоней. — Я заподозрила, кто вы, с первого взгляда. Я лечу людей и разбираю, кто человек, а кто… нет. Но я пригласила вас в дом. Хотя вы тот самый Рэкст, или были им… И, когда были, разрешили чёрному отравителю проклясть две семьи в Корфе. Я принадлежу к обеим. Вот так… и я налила вам суп. И вы ели! А теперь что, теперь-то что? Вот что могло перемениться с тех пор?
Нома согнулась и задышала часто, лихорадочно. Говорить не получалось, а плакать она не желала. Она ведь ноба чести, так это называется. Настоящая голубая кровь, — горько усмехнулся вервр и промолчал. Дотянулся до лежащей под стеной куртки. Почти силой подвинул Ному, укутал и резко, метко оттолкнул, чтобы она лопатками — да об белокаменную ограду. Чтобы выбила дыхание и отрезвела от боли. Ведь ещё не всё сказано.
— Я тогда была глупая. Думала… много разного. Хотела спасти Ану от вас и вас… обезвредить. Уже и не помню всего, что думала, — кричала Нома, раскачиваясь и пряча лицо в ладонях. — А потом вы стали стрелять из лука. Вы издевались. И… хуже, я оказалась должна вам! Много. Жизнь, даже честь. И особняк. И так — не раз. Слишком много долгов. А после ещё больше, и еще. Я никого в жизни не ненавидела, как вас.
— Сперва научись ненавидеть, — усмехнулся вервр. — Хотя бы меня. Вот дуреха. Эмин! Где тебя носит… должен подслушивать поблизости, а? Тащи чай и тёплое одеяло.
— Да, учитель! — издали отозвался Эмин. Если бы не слух вервра, и не разобрать бы ответа… — Я не подслушиваю. Но, увы мне, теперь никак нельзя уклониться от оправданного вмешательства. — Было слышно, как Эмин иным, непререкаемым тоном раздаёт указания: — Несите, пора. И подушки. И вот эти пиалы. Смотреть только под ноги! Да, заткнув уши. Да, приказ нобы, и не обсуждается.
Очень скоро Нома дрожала под одеялом и стучала зубами по краю пиалы — конечно же, для столь важного разговора Эмин подобрал посуду в традиции своей родины и, можно не сомневаться, узор нанесён его рукой. Наверняка знаки древнейшего священного текста, чтимого народами пустыни, — усмехнулся вервр, прощупывая стенку своей пиалы.
Вызванные Эмином люди ушли, следом удалился и сам он, усердно шаркая, чтобы Нома знала: можно говорить совершенно спокойно.
— Никак не получится наказать меня раньше, чем Ане исполнится восемнадцать, — предупредил вервр.
— Я так ненавидела, что заболела. И стала думать… много думать! Из всех пр
Вервр залпом выпил остывший чай, не ощутив вкуса. Кажется, только что он сетовал: мол, люди предсказуемы. Хотя вся прелесть человеческого общества — твердил снова и снова Тосэн — именно в непредсказуемости. Если бы загубленный людским коварством друг воскрес, он бы сказал о своих убийцах ровно такие слова, как Нома: я сплоховал и поплатился, нет смысла винить исполнителей.
От своих мыслей вервр расстроился. Он — высший хищник, а не размазня вроде лекарки. Он умеет ненавидеть, выслеживать и мстить. Хотя бы исполнителям. А лучше…
— Все это я надумала, а после вы не позволили продать меня в законные подательницы герба и наследника голубой крови, — Нома закашлялась судорожным смехом. — Я такая глупая! Вы предупреждали, а я не поверила и не сбежала. Я бы умерла… это хуже проклятия. И так со мной обошлись не вы, а люди. Я лечила их. Их и их детей… А вы привезли Эмина и Бару, и в доме стало уютно и спокойно, и каждый день они говорят о вас, и никто не смеет даже намекать, что я что-то должна и кому-то предназначаюсь. Я наконец… свободна.
Нома резко вытянула руку с пустой пиалой. Было уже темно, и она наверняка ничего толком не видела, — сообразил вервр. Нащупал чайник и бережно наполнил обе пиалы. Не по обычаю юга, на один глоток, а по северной традиции — до краёв.
Нома расплескала чай, пока несла пиалу ко рту. Но остатки упрямо выхлебала, шипя и смаргивая слезинки. Чайник, как и положено, стоял на маленькой жаровне. Кипяток обварил кожу руки Номы, ошпарил ей нёбо, губы… Вервр поморщился: он почти ощущал, как больно лекарке. Язык у неё стал шершавый, вроде тёрки. Дышит ртом: пробует хоть так остудить впечатления.
— И все же я виновен, — вервр признал вслух своё понимание истории с проклятием. — Рэкст был исполнителем чужой воли. Он мог противиться иногда, в какой-то мере. Он оттягивал одни решения и искажал иные. Он в тот раз исказил приказ об уничтожении рода. Выбрал свой способ, поставил чёрное против белого, яд против исцеления… Я несу ответственность за решения Рэкста.
Нома опустила пиалу, оттолкнула. Попробовала помахать ладонью, остужая кожу и гоня ветерок перед лицом.
— Никто, кроме вас, не заботился обо мне после смерти бабушки. Вы обязаны гостить в моем доме. Если вы сочтёте это наказанием, пусть так… ну, хотя бы так.
ebooksa