Пацан заглотил прыжок в два укуса и добыл новый, хотя торговка вроде бы плотно захлопнула крышку короба.
— С мясом, мои любимые! А можно у вас ткани добыть, и покрепче? Я заплачу. Мне на новые крылья.
— Матушка ваша осерчает, — укорила торговка и заулыбалась, когда пацан ссыпал ей в ладонь горсть серебрушек — за пирожки.
— Дурак я что ли, с городской часовой башни сигать на мостовую, не опробовав крылья над рекой? Вы же видели, мама не рассердилась… почти, — парнишка поёжился и опасливо глянул на ворота города. — А давайте я понесу короб? Тяжелый, небось.
— С таким-то носильщиком он вмиг облегчится, — наблюдая за уничтожением пятого пирожка (с сыром, мой любимый!), торговка отпустила лямки. — А, неси. И чего я сюда с пирожками-то сунулась? Говорила старая Огва, великого ума женщина, всему селу опора: не ходи, там сперва за место мзду стребуют, а после обманут. Так и вышло… Только от твоей матушки и получилась польза селу. Великая польза. Топляки! Уж мы и не знали, как к ним подступиться. Неужто вытащишь? Ты что, алой крови? Прямо истинный ноб, хоть и мелкой покуда?
— Вроде того, — шаря по дну короба, облизнулся пацан. — Я прожорливый работник по имени Дар, тетушка. Я не исчезну, покуда не сложу топляки, куда велите.
— Хэш Дар, мой поденный работник, и даже без оплаты? Вот потеха-то! — торговка свойски толкнула работника локтем.
— Наоборот, я сначала Дар, а после хэш… если, конечно, при моем поведении мне полагается наследство, — подражая маминому смущению и моргая линялыми ресницами, пацан растер щеки, не желающие краснеть в ложном смущении. — Дар хэш Боув. Я должен быстро сложить топляки, тетушка, иначе опоздаю на именины своего названого брата Ульо. Он мелкий, вот такой. Но драчливый, и про мои сны о полетах охотно слушает… хотя и засыпает на середине рассказа. А я ночами летаю, всегда!
Дар вспрыгнул на перила моста. Внизу бурлило главное течение реки, но это не беспокоило юного ноба. Зато сердобольная торговка побледнела, глядя, как Дар танцующей походкой, подпрыгивая и подбрасывая короб над головой, прошелся туда-сюда по перилам. Спрыгнул, вскочил обратно и зашагал рядом со спутницей, заинтересованно поглядывая вниз, на пенные водовороты. При этом Дар вещал во весь голос о своих снах. Мол, ночами у него дух захватывает от полета, и крылья настоящие, с кровавой оторочкой и ядовитыми шипами. Посему наяву он просто обязан выкроить похожие и прыгнуть с башни в реку…
— Дар хэш Боув, это что получается? Это же сын ночного канцлера и… той, из леса, — белыми губами шепнула торговка, не смея поверить в то, что имя настолько страшное. Женщина прикрыла глаза, помолчала… и вдруг улыбнулась. — Тогда все топляки тащи на пригорок! И клади ровнехонько, на настил, значит… Да, обязательно сучья обруби. А правда ли, что батюшка твой невесть куда на юг отбыл и саблю не взял в дорогу? Говорят, умом тронулся и лекарем себя возомнил, хотя покуда лишь от головной боли лечил… раз и навсегда.
— Правда, он опять ушел. На юг, в Корф, — пацан высоко подпрыгнул и скатился с перил, ведь мост кончился… — Он лекарь! Он мне и переломы составлял, и кожу шил — раз сто. Хороший лекарь. А что, в селе надо кому-то вправить боль в голову? Я тоже лекарь.
Торговка сокрушенно вздохнула, обернулась к городским воротам и посмотрела на них из-под руки, запоздало сочувствуя «нобской нобе».
Глава 8
Путь беса. Никакой приязни
Весна вроде игристого вина. Бокал ещё пуст, и одного глотка опьянения в нем нет, а выстроенная из радужных пузырьков шипящая суета уже перелилась через край и бурлит, наполняя мир пряным ароматом… затем мгновенно пропадает, и по стенкам бокала бегут лишь одинокие слезинки несбывшегося похмелья. Весна у моря буйствует особенно яростно. Вскипает штормовым валом садов, гуляет и вьется смерчами перелётных лепестков. Над варевом праздника смеющийся гром выдаивает насухо тучи. И всё равно дождь не создаёт сырости, он лишь осаждает пыльцу и мгновенно высыхает на мостовой прихотливыми узорами — следами юной весны, перепрыгнувшей море и спешащей на север…
Вервр тоскливо думал о цветении, трогал сухой узор пыльцы пальцами — и не мог наверняка угадать цвет: весь, в полноте и многослойности. Камни под подушечками пальцев скользили легко, на них уже чувствовалась пыль большого южного лета. Ночи теперь коротки, свежесть увядает, запахи порта приобретают неповторимую смесь очарования, волнуют душу… Рвут на части: тянут покинуть Корф немедленно и так же остро понуждают остаться, прожариться и иссохнуть в неподвижности прямо здесь, опираясь спиной о белокаменную ограду и никуда, совершенно никуда не стремясь.
— Учитель, — обозначил своё присутствие Эмин и, дождавшись кивка, сел рядом. — Боль гложет мою душу. Вы снова не вступили в сад. Неужели каскад фонтанов мне не удался? И поющие… осмелюсь спросить: они фальшивят?
— Нет. Дважды.
— Но вы могли бы…
ebooksa