— Можешь.
— Надеюсь, ты понимаешь, что я должен буду тебя посадить? Невзирая на то что ты муж моей сестры. Есть закон, Кулагин. Ты до сих пор находишься в розыске по своим старым делам, а теперь еще и эти два убийства…
— Я все отлично понимаю. И я в здравом рассудке, начальник. — Кулагин уронил голову на грудь. — Моя вина гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Не только перед законом. Больше даже перед самим собой. И перед моими друзьями, которых больше нет… — Он помолчал немного, а потом поднял голову и спросил: — Скажи мне только, Андрей, что произошло тогда в девяносто четвертом? Ты должен это знать, я уверен. И я хочу знать тоже… Кто сдал сходку?
— Мазитов, — без запинки ответил Началов. — Я сам прижал его во время допроса. И он выложил все. Про убийство Герасимова, про другие заказы, которые они с Копниным получали от тебя… И про сходку тоже. Только к гибели твоих друзей это не имеет никакого отношения, Леонид.
— Как это? — удивленно выдавил из себя Кулагин.
— А так. Я, можно сказать, всю жизнь готовился к тому, чтобы накрыть всю вашу группировку. И с той стороны подкатывал, и с этой. Ни хрена ничего не получалось, но я — упертый, ты же знаешь. Дождался-таки своего часа, когда киллер твой на убийстве москвича прокололся. Отмазаться он уже не мог. Его куча народу видела и на очниках опознала. Мне оставалось только дожать Мазитова, что я и сделал…
Чайник закипел, и Началов, прервав свою речь, снял его с плиты. Разлил кипяток в два высоких бокала. Затем бросил в каждый из них по пакетику чая.
— Ну? — поторопил его Кулагин.
— Баранки гну. — Полковник поставил один из бокалов напротив своего родственничка, а затем снова отошел к буфетной стойке. Садиться с Кулагиным за один стол он явно не собирался. — Если бы ты знал, как я тогда радовался, когда узнал об этой вашей сходке в «Романтике». Операцию по задержанию разработал. Чтобы, значит, всем скопом вашу кодлу накрыть, а буквально за час до этого вызывает меня к себе Шамраев. А там, в кабинете у него, еще два коня сидят. Оба москвичи. Золотопогонники. Самсонов и Кулинок. Как сейчас их фамилии помню… А Шамраев мне и говорит: «Спасибо, Андрей, за работу. Все ты проделал правильно и грамотно, но теперь, извини, делом Кулагина и его группировки вот эти вот товарищи заниматься будут, — и на коней, значит, московских клешней показывает. — А ты временно отстраняешься от дела». Я ему: «Как же так, Сергей Петрович? У меня уже и операция по задержанию кулагинской группировки готова. Через час проведение». А он: «Вот и отлично, что готова. Ребята из Москвы ее и проведут». Больше я ничего и возразить-то не успел, — невесело усмехнулся Началов. — Меня поставили в известность о временной отставке и выпихнули из кабинета, как щенка шелудивого…
— Постой! — Кулагин резко ткнул окурок в пепельницу и подался вперед. Видно было, что он старательно пытается разогнать хмель у себя в голове. Но к чаю все еще не притрагивался. — Я ни черта не понимаю, Андрей! Так это не ты руководил операцией?
— А ты тугодум, Кулагин. — Началов сделал неторопливый обжигающий нёбо глоток чая. — Нет, конечно, не я. Можно было это и сразу понять. Если бы операцией руководил я, твоих дружков всех по камерам рассовали бы, а потом судили по всей строгости закона. Но московским другой расклад нужен был. Как я потом понял, на тебя и на твою братву, Леня, заказ оттуда пришел. Из Златоглавой нашей… Потому и живыми никого брать не стали. Такая установочка имелась.
Рука Кулагина потянулась к бокалу.
— Приговор воровского схода? — спросил он не столько собеседника, сколько свой внутренний голос.
— Тебе виднее. Это ж ты с законниками шуры-муры крутил, а не я. Но, думаю, мыслишь ты в верном направлении, Леонид. Так что Лиза тебя в тот день не от тюряги спасла, как она думала, а от верной гибели. И ты ей должен быть по гроб жизни обязан.
— Я и обязан, — грустно молвил Кулагин. — Но московские… Вот падлы!
— Не выражайся в моем доме. — Началов наконец отлепился от буфетной стойки и прихватил с собой конфискованный у Кулагина пистолет. — Ладно, пей чай, а я пока оденусь. И поедем в отдел. Запротоколируем твою явку с повинной. Или ты уже передумал?
— Не передумал. Куда мне теперь деваться?
— Перед друзьями своими погибшими вину искупить хочешь?
— Хочу.
Началов вышел из кухни, и Кулагин остался один. Сделав еще несколько глотков чая, он прикурил новую сигарету. Теперь уже темных пятен в истории тринадцатилетней давности для него не осталось. Полковник РУБОПа добавил к общей картине последний штрих. Табачный дым показался Кулагину особенно горьким и едким.