Я из тех, кто вернулся

22
18
20
22
24
26
28
30

Шульгин сразу узнал голос начальника политотдела. Низкий, глухой, монотонный голос вечно недовольного человека. Давно уже не слышен был этот голос в эфире за эти долгие дни. Шульгин невольно поежился.

– Метель-один! Приказываю немедленно объяснить… Без всяких выкрутасов… Что у вас там происходит? Как вы оказались на высоте две семьсот? Кто вам приказывал? Кто вам уже не указ, товарищ лейтенант? Может быть, командир полка?.. Политотдел?.. Может, я вам не угодил?..

Сердитый голос перебивал шорохи эфира и резал по нервам.

– Что вы себе позволяете? Что у вас там в голове вообще? Есть что-то или как?.. Просто шапку носить… Хватит, чувствую, с вами лояльничать. «Первый» строго спросит с «Метели», а я спрошу с вас. Строго спрошу за самовольство… Дикорастущие какие-то лейтенанты… Несет вас все время куда-то… Без руля и ветрил… – голос зазвенел натянутой струной. – Вы замполит или где?.. Какая у вас должность вообще или вам совсем нечего делать?.. Удивляюсь я вам… Форму носите, а кое-где пусто… Очень удивляюсь…

Голос захлебывался от гнева. Грозная пауза повисла в эфире, и снова прокатились по оперативной волне начальственные ноты.

– Мы с вами полностью разберемся, товарищ лейтенант, в «Большом хозяйстве». По косточкам вас разложим… вдоль и поперек по-партийному. Кому вы служите и зачем? Не позволим вам уклоняться. Члену партии… А сейчас приказываю, – голос наполнился металлом, – приказываю оставить на высоте агитационные листовки. Рассыпать их в окопах. В укреплениях. На тропах. Контрпропаганда сейчас важнее всего. Это и есть партийно-политическая работа, если некоторые не понимают! Что неясно?.. Повторить вам или как? Прием…

Шульгин невольно усмехнулся. Он ожидал от начальника политотдела любые вопросы, например, о раненых, о настроении людей, о подробностях взятия «Зуба», но эта забота о бумажных листовках, совершенно не нужных ни душманам, неграмотным большей частью, ни мирным озабоченным неизбывной нуждой дехканам, ни его измотанным и голодным солдатам, неожиданно разозлила его.

– Очень сожалею, «Основа», но у меня нет агитационных листовок, – с досадой ответил Шульгин.

– Как это нет? – захрипел сердитый голос в эфире. – Я же выдал вам лично на инструктаже целую пачку… Лично выдал, понимаешь… Больше тысячи штук. Чем вы там вообще занимаетесь? Замполит роты…

Шульгин взорвался:

– Если вам до сих пор не ясно, чем мы занимаемся, очень сожалею, «Основа». У меня люди уже третьи сутки без сухих пайков. Это политотдел волнует? Третьи сутки люди на одной воде из талого снега. Это вам интересно? Что вы можете предложить на завтрак солдатам? Может, нам пришлось съесть эти листовки, товарищ подполковник…

Начальник политотдела захлебнулся от бешенства.

– Шульгин, вы мне запомните эти слова! Запомните и не забудете на всю жизнь. Вы у меня съедите кучу взысканий в приказе. Я вам лично скормлю партийные выговора вплоть до исключения из партии. Накушаетесь выговорами…

– Корми́те прямо сейчас, «Основа». Я поделюсь с личным составом. Думаю, каждому хватит досыта.

Эфир наполнился треском, клокотанием, шипением.

– Основа, я – Метель! – послышался хмурый голос Орлова. – Прошу накормить и меня лично. Я отвечаю за своего офицера и все ваши «подарки» хочу принять по старшинству.

– Основа, я – Подкова! – к связи подключилась соседняя рота. – У нас тоже плоховато с пайком. Просим выдать и нам тоже…

– Основа, я – Береза! – ворвались в разговор разведчики. – У нас тоже вышли листовочки… Большой дефицит в бумаге…

– Что вы себе позволяете? Хулиганы! – голос начальника политотдела взрывался сухими колючими осколками. – Мальчишки!.. Я с вами со всеми разберусь в полку. И разговор будет короткий. Из трех понятных вам слов. Я вам… Развели демагогию. Работать надо, заниматься делом… А вы, Шульгин, за эту провокацию ответите в первую очередь.

Подполковник Замятин вышел из связи.