– Здесь я тебе не дядя, а господин штурмбаннфюрер. И это не просьбы, а приказ.
Фридрих дрожащей рукой потянулся к кобуре, вытащил пистолет.
– С этого начинать? – спросил он, глядя на крайнего в ряду.
– Можно и с него, – комендант уже стоял за спиной у племянника, сверлил взглядом затылки пленных.
– Один, два… – нерешительно принялся отсчитывать Фридрих, делая частые шажки. – … девять… – и тут наступила заминка, ствол пистолета смотрел в затылок вжавшего голову в плечи осужденного.
– Десять, – подсказал Гросс. – Забыл счет? После девяти всегда идет десять.
Фридрих не мог найти в себе силы, чтобы выстрелить.
– Десять, – напомнил комендант, схватил племянника за руку с пистолетом, помог ему нажать на спуск.
Следующего десятого Фридрих пристрелил уже сам, без помощи многоопытного дяди Вильгельма.
Прохоров пытался угадать, с какой стороны ряда, в котором он лежал, начнет свое черное дело комендант. Один вариант сулил ему жизнь, другой – смерть. От того, куда понесут ноги пьяного Гросса, зависело все, что Михаил мог назвать своим будущим.
Вильгельм расстрелял еще одну обойму, перезарядил оружие, осмотрелся.
– А ты чего улыбаешься?! – крикнул он лежавшему через ряд от него пленному. – Посчитал, что десятым не окажешься? Думаешь, седьмым лежишь, и уцелеешь? Так я сейчас правила поменяю. Начиная с тебя, каждому седьмому мозги вышибу.
Хлопнул выстрел. Пленный, уже поверивший в свое спасение, был застрелен. Теперь счет у коменданта пошел семерками, а у Фридриха по старинке – десятками. Высчитать что-либо наперед стало невозможно.
– …десять.
– …семь.
Отсчет мертвецов звучал совсем рядом. Фролов лежал, уткнувшись лицом в землю, и молчал. Прохоров оглянулся. Фридрих выстрелил в очередного пленного, подошел к ряду, где лежал Михаил, слева.
– Один, два, три… – начал Калау свой отсчет.
«Все, это конец», – мелькнула в голове у Прохорова мысль, и он инстинктивно втянул голову в плечи…
– Фридрих, – окликнул племянника комендант.
– Да, господин штурмбаннфюрер, – с готовностью отозвался лагерный медик и опустил пистолет.