– Настольная лампа для кабинета, – Гросс мечтательно закатил глаза, придвинул к себе картонку, взял разметочный карандаш и стал рисовать. – Ножку, подставку нужно вырезать на станке из дерева, отполировать воском. Материалы тому, кто возьмется за работу, предоставят. – Рука штурмбаннфюрера выводила два абажура на развилке электрической лампы. – Вот их надо обтянуть тонкой кожей. Ее специально выделали по моему заказу. Работа срочная, следует управиться за неделю. Есть желающие взяться за мой заказ? – с наигранной улыбкой поинтересовался комендант лагеря.
Гросс, не дожидаясь ответа, раскрыл большую картонную папку. Там, переложенные папиросной бумагой, находились два листа тонкой выделанной кожи с синеватыми рисунками. На одном виднелись портреты Ленина со Сталиным, на другом – русалка с рыбьим хвостом и огромными сиськами. Никто сразу и не понял, что принес с собой комендант. Гросс тем временем прояснил ситуацию.
– Это человеческая кожа с татуировками. Идеальный материал для абажуров настольной лампы. Один лист сняли с груди советского уголовника, второй со спины британского моряка. Если испортите хоть один из них, с такого мастера кожу живьем снимут. Стащат как чулок. На время работы будет выдаваться обед из столовой для охраны лагеря и папиросы. Мне не нужна халтура. Надо сделать хорошо. Есть желающие взяться за работу? – Он обвел взглядом пленных.
Люди молчали, добровольцев не находилось, хотя было понятно, что кому-то из них все равно придется делать лампу с абажурами из человеческой кожи. Отказывать коменданту – себе дороже.
– Сделаем, господин комендант, – неуверенно пообещал Кузьмин. – Мастера у нас на все руки.
А что ему еще оставалось? Как старший в бараке, он отвечал за всех проживающих в нем пленных.
– Мне нужна персональная ответственность, – продолжал улыбаться Вильгельм Гросс. – Кто именно берется за работу и отвечает за нее?
И тут отозвался Прохоров.
– Я сделаю. Только мне толковый помощник нужен, чтобы в срок управиться, – он указал на Фролова.
Все пленные смотрели на Михаила с плохо скрываемым отвращением. Мол, сам вызвался делать такую работу, да еще и подставил Илью.
– Отлично, – похвалил Прохорова комендант. – Значит, договорились. Настольная лампа должна быть сделана ровно через неделю. На одной чаше весов усиленный паек и папиросы, на другой – ваши жизни.
– Разрешите нам и по ночам работать, – стараясь, чтобы эта фраза прозвучала как можно убедительнее, попросил Прохоров. – Надо же успеть в срок. Многим рискуем, да и вашего друга не хотелось бы огорчать. Он, наверное, о подарке догадывается.
Коменданту такое рвение понравилось, он приказал охраннику временно не закрывать на ночь дверь, ведущую в мастерскую. Распорядился обеспечить мастеров свечами и керосиновой лампой.
Когда Гросс ушел, Кузьмин прищурился, глядя на Михаила.
– А ты задницу рвать умеешь, – негромко произнес он. – Далеко пойдешь, если человеческую кожу не испортишь.
– Надо же было кому-то сделать эту чертову лампу, – раздраженно проговорил Прохоров. – Или ты, Аверьянович, хотел, чтобы нас всех из-за нее расстреляли?
– Ладно, что сделано, то сделано, – пробурчал Кузьмин.
Прохоров с Фроловым до конца рабочего дня даже словом не перекинулись. Илья прекрасно понял план Михаила, ведь сам же говорил, что судьба подбросит шанс продолжить работу над подкопом.
После отбоя Фролов и Прохоров остались в мастерской. Горели свечи, присланные комендантом. Мерно гудел приводимый в движение педалью токарный станок. За окнами барабанил ливень. Вспышки прожектора сменялись вспышками молний. И тогда мастерскую заливало безжизненным ртутным светом.
– Думаешь, уснули? – спросил Михаил.