Как бы круто это ни выглядело, мне хочется вжать голову в плечи и остановиться, оглянуться. Но Леонидас молчит, и я неумолимо приближаюсь к лестнице — на прямых, спичечных ногах, потея от напряжения в спине и шее. Только бы не ссутулиться, только бы не согнуться.
Сейчас это кажется самым важным на свете — не согнуться перед Леонидасом.
Видали двух одинаковых учителей одновременно? Нет? Получайте. Первая Долорес Михайловна разместилась на экране для видеопроектора и вещает об удвоении прилагательных по типу «АА», вторая Долорес Михайловна пассатижами чинит молнию на ботфорте. Молния золотистая, ботфорт чёрный, пассатижи — железные.
Угадаете, которая Долорес реальная?
Если что, у нас китайский. Училку в самом деле зовут Долорес Михайловна, и корни её ведут на Кубу или типа того, а цвет лица отдаёт молочным шоколадом. Большая часть «инъязов» проходит именно так: Долорес Михайловна включает запись урока с прошлого года и занимается своими делами.
Вообще китайский ничего. Языки мне, конечно, как корове седло, но в классе мучается всего семеро — из трёх десятых, — обычно мы играем, а в 2014 к нам приезжала настоящая китаянка, Тан Мэйхуэйцзы (попробуйте повторить это десять раз и не запнуться). Она говорила по-русски лучше меня: красиво и складно, будто балет танцевала.
— Дуй бутьи! — извиняюсь я за опоздание, сажусь за Симоновой и следующие минут десять ковыряю рабочую тетрадь вокруг стайки жёлтых иероглифов.
В классе сонно и душно. С потолка свисают красные с золотом бумажные фонарики, на стенах распускаются ростовые веера: красные с журавлями и белые с красными ягодами можжевельника. За окном шуршит дождь. К горизонту жмётся кладбищенский холм с могилкой на вершине, а на переднем плане фыркает брызгами алюминиевый контейнер. По мятой бочине тянется красная надпись: «Песок».
Вид на кладбище и контейнер неизменно возвращает меня ко вчерашнему походу с Дианой. Поразмыслив, я достаю бумажку с фиолетовым шариком и на обратной стороне пишу: «У тебя есть на чём видеокассету позырить?». Проверяю текст, меняю «е» на «с», а «с» на «е», пока буквы не расходятся по нужным местам, и трогаю тёплое плечо Симоновой. Она красит глаза, спрятавшись за учебником, и реагирует не сразу, и мне не хочется её отпускать.
— Передай Валентосу, — шепчу я и киваю на первую парту.
Симонова встряхивает русые волосы и забирает мою записку.
— А, очередной соцопрос про Веронику Игоревну.
— Не. Ты чё, подстриглась?
— Ой, сиди!
Из значимого: цветок непорочности Симонова потеряла в 8 классе, и ей не понравилось, и парень куда-то сгигнул, а плод любви остался. Сейчас спиногрызу года два, а Симоновой шестнадцать. Об этом знает весь город, и Симонова знает, что весь город об этом знает, и в остальном она нормальная. Абсолютно.
К примеру, Симонова гораздо нормальнее Дианы. Господи, да Симонова гораздо вежливее Дианы, но после каждого разговора с Симоновой, хочется помыть руки. И стыдно от своей брезгливости, и коришь себя, но избавиться от неё невозможно. Какая-то моральная Сцилла-Харибда.
— Погоди, — шепчу я Симоновой, когда мой «шарик» перелетает на первую парту, и Валентин удивлённо разворачивает листок. — Почему про Веронику Игоревну?
Симонова скашивает на меня серый глаз.
— Ты собственный вопрос забыл?
— Я спрашивал про Диану.
ebooksa