Иногда ценность опыта, общения и знаний намного важнее денег, но понимание этого ко мне пришло лишь тогда, когда жизнь забросила меня в небольшую провинциальную школу. В какой-то момент поймал себя на мысли, что, если бы меня вдруг не выгнали с предыдущей работы, если бы я не решился прийти сюда, то никогда не узнал бы стольких интересных и даже в чем-то уникальных людей, в числе которых, конечно, была и Вика Ольшанская. Меня поражала ее эрудиция и в тоже время — жесткий контраст с тем, как естественно она разговаривала со сверстниками, будто бы специально выучив секретный код их смешной ограниченной речи. Я не переставал удивляться ее внешней открытости, даже наглости, и тому, что она хранила глубоко внутри — сверхчувствительность, ранимость, мнительность. Эта постоянная «работа под прикрытием» ее уже порядком утомила. Мне казалось, что когда-то, возможно, лет в двадцать, Вика сама будет смеяться над собой сегодняшней. Ведь тогда, наверное, она поймет, что нет ничего важнее, чем быть только собой — как бы пошло и банально это ни звучало. Но сейчас у меня вряд ли получится объяснить ей — Вика хотела быть «вожаком стаи», лидером, а это значило, что она должна говорить со своим «электоратом» на одном языке. И только я один во время нашего недолгого общения видел ее настоящей, расслабленной. Как ни сопротивлялся, от этой мысли я иногда чувствовал волну жара и трепета, как от прикосновения к чему-то сокровенному.
Сегодня была среда. В общем, обычный, ничем не примечательный день. Последний месяц осени клонился к закату и, как по чьему-то сигналу, в воздухе появились маленькие колкие снежинки, еще не похожие на настоящий, «зимний» снег. Я остановился в прихожей перед зеркалом, заматывая шарф. Не знаю, почему, но в последнее время стало тяжело смотреть самому себе в глаза… Скользнул взглядом по отражению и зажмурился.
… Никогда не обращал на нее внимания. Мы учились вместе с первого класса, а я будто не видел ее. Бывают такие люди, один прямой долгий взгляд на которых может иметь самые непредсказуемые последствия. Лена всегда хотела выделиться — мне казалось, что она несет свою красоту как флаг, высоко поднимая ее над головой, играя и размахивая ею, как гордый тореадор перед носом у разъяренного быка. Так было всегда, и я думал, что меня невозможно удивить. Но один раз, придя раньше срока на какой-то школьный праздник, я, ничего не подозревая, отправился к себе в класс. И замер около приоткрытых дверей.
Лена танцевала. В комнате зависла синеватая призрачная дымка вечернего света — октябрь с его ранней густой темнотой и маленькими теплыми огоньками в окнах отдаленных домов притаился где-то за окнами, и будто наблюдал за ней исподтишка, как и я. Мне казалось, во всем мире не было ничего красивее девушки, порхающей по нашему классу, передвигающейся в такт неслышимой музыке. Не знаю, почему она оказалась именно здесь, почему парты вокруг стояли полукругом, как в древнем амфитеатре, почему этот фиолетовый фон так красиво контрастировал с ее белым простым костюмом, но в ту секунду я подумал, что никто и никогда не видел ее настоящую, живую, потрясающую красоту. Только я и только в этот момент… И это стало началом моей личной катастрофы.
Потом вся наша история была весьма банальной. Я ухаживал за Леной, она принимала это за шутку, но в итоге мы все же начали встречаться. Ровно две недели. Две недели, которые изменили меня навсегда. А потом, в один обычный январский день, она сказала, что уезжает. Я, кажется, спросил: «А как же…» А она, кажется, ответила: «Да ладно тебе, Кир. Можно подумать, у нас реально что-то было». И я понял, что для нее наше «что-то» действительно не существовало.
Пару месяцев я жил в аду и ежесекундно чувствовал острую, нестерпимую боль.
А потом стал много курить, проколол себе бровь и поклялся больше никогда о ней не вспоминать.
Конец истории.
… Вновь посмотрел на себя в зеркало, пересиливая отвращение. Почему я так много думаю о Вике? Потому что хочу помочь или потому что она напоминает мне о той девочке, танцующей в темноте без музыки? Она ведь обычная школьница, она верит мне, и ей вовсе не нужны мои странные фантазии и воспоминания. Я тяжело вздохнул.
Чуть позже, через несколько часов, ходил кругами по своему кабинету, сжимая во вспотевшей руке мобильник. Мне пора прекращать это все. Вика уже не нуждается в моих консультациях. Да, они ей точно не нужны! Дальше ей сможет помочь только узкий специалист. В принципе, я даже знаю, к кому можно обратиться…
В этот момент в коридоре послышался странный шум, будто кто-то тянул нечто тяжелое за собой по каменному полу школы. Я уже собирался открыть и выглянуть наружу, как дверь с треском распахнулась сама.
Мы замерли друг против друга: я — от удивления, она — в полутрансовом состоянии с почти безумным, чересчур сконцентрированным взглядом, буквально пронзающим меня насквозь.
— В-вика… что с тобой?
Девушка сделала шаг в мою сторону и неуверенно качнулась, будто не собиралась переступать порог моего кабинета. Я удивился ее бледности — губы казались абсолютно бескровными и немного подрагивали, хотя слез не заметил.
— Вы все-таки и есть подонок, Кирилл Петрович… — ее голос хрипел и срывался на шепот, будто перед этим отчаянно кричала несколько часов подряд во все горло.
— Я не понял…
— Что ты не понял?! — Вика приблизилась ко мне еще на полшага и я увидел, как за ней волочится по полу сумка на длинной ручке — источник странного шума. — Что ты не понял?! Что я рассказала… Господи! Я тебе такое рассказала… даже мама моя не знает! Никто не знает! И что?! Теперь вся школа!!!
В ту секунду меня впервые в жизни замутило от страха. Как узнали? Кто? Что все это значит? Я тряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями, но так и не смог осознать, что именно она мне сказала. Мне показалось, что комнату застилает молочно-белый туман, среди которого я отчетливо видел только полные ненависти и острой, ошеломляющей обиды сияюще-синие глаза Вики.
— Вика, ты что… Что ты говоришь?!
Я попытался коснуться ее руки, но она отскочила от меня, как от прокаженного, с отвращением поморщившись.