Алла Ивановна и отец потерпевшего одновременно замолчали, сверля меня возмущенными взглядами.
— Иван Аркадьевич считает, что вы вчера избили его сына.
— Я не считаю! Не считаю! Я это заявляю! И я пойду, куда там надо… где там у вас начальство сидит… я этого так не оставлю! Это же беспредел!
Я презрительно ухмыльнулся.
— Дима, где это ты так отметился?
Он молчал, отвернувшись к окну.
— Я отцу все рассказал.
— Не-е-ет, ты теперь и мне расскажи! И Алле Ивановне! — Я скрестил руки на груди. — Что это за выдумки?!
Гуць-старший (а это, как я понял, был именно он) беспокойно закрутился на месте, порываясь вскочить и силой вытрясти из меня признание в издевательствах над несчастным ребенком. Я на всякий случай отступил от него на максимально возможное расстояние.
— Какие еще выдумки?!! Мой сын не врет! Он не стал бы врать о таком! — Щеки отца побагровели от гнева.
— Неужели? — я изо всех сил старался казаться спокойным, хотя его бешенство, как вирус, уже перебросилось и на меня. — Так чего ж ваш сынок молчит сейчас? Дима, и за что я тебя так «избил»? Раз уж ты настаиваешь, что это был я…
— Откуда мне знать! Я вас не трогал!
Ого, младший Гуць осмелел! Я заметил, как в кабинет осторожно протиснулась Вера Михайловна. Ее укоризненный взгляд теперь буравил мой затылок.
— Вот оно, чему у нас в школе учат! Вот! — Папаша в который раз вскочил со своего места и направил на меня обвиняющий перст. — Допускают же таких к детям! А потом мы удивляемся, что их калечат!
Как я ни старался, спокойным остаться не удалось. Я развернулся к нему и прошипел:
— Уважению к женщине и защите слабых должны учить родители. Если родители этому не научили, школа ничем не поможет! Я не бил Вашего сына. Остальное пусть объяснит он.
Я вышел из кабинета, оставив их в полном недоумении. Через пару секунд за мной бодро засеменила Вера Михайловна.
— Кирилл! Ну что ты делаешь? Тебя ведь уволят!
— Увольняйте! — я резко остановился, едва не сбив ее с ног. — Что я им докажу? Что не бил его? Или объясню, что нельзя оскорблять девушку?
Лицо Веры Михайловны приобрело странное подозрительное выражение, и я сразу почувствовал себя проколовшимся на мелочи преступником.