– Раньше исцелял. После Исайи даже не пытался.
– Хорошо, но когда ты раньше исцелял людей в церкви, ты мог исцелить кого угодно?
– Большинство, я так думаю. Я не смог помочь маме, – сказал Мемфис, и Тэта мягко пожала ему руку.
– А мог ты убрать что-нибудь из человека своей силой? – Она заглянула ему в глаза.
– Ты о чем?
Вот как ему сказать, не сказав при этом всего?
– Что, если в человеке есть нечто… в целом не болезнь, а больше похоже на… – Тэта попробовала подыскать верное слово, – на дурную пророческую силу. На то, что противоположно исцелению. Что может причинять людям вред.
Мемфис расхохотался.
– В «Чудо-миссии» я таких отродясь не встречал.
– Еще бы. Конечно, нет.
– Тэта, о чем вообще речь?
Тэта вымучила улыбку. Внутри же ее отнесло лишь еще дальше от берега. Кто станет любить такую, как она?
– Просто любопытствую, Поэт. Вот и все.
Ей нужно его оставить. Это будет благородно. Пока она не причинила ему боль.
Мемфис поцеловал ее в висок, тепло и нежно, и Тэта поняла, что благородства в ней нет ни на грош, потому что не было, ну, не было у нее сил вот так взять и бросить его.
– Я люблю тебя, – снова сказал он.
– Я тоже тебя люблю, – прошептала она.
– Ты только что сделала меня самым счастливым человеком во всем Гарлеме, – расплылся в улыбке он. – Теперь у тебя больше одной сказки, Принцесса. Этот маяк и этот момент – думаю, вот она, сказка о том, кто мы такие.
– Выходит, что так, – и да, она надеялась, что все будет хорошо.
И тогда Мемфис поцеловал ее, и она ответила. Поцелуй был теплый, он отправился странствовать по всему ее телу, и ей захотелось еще. Они сползли на пол фонарной комнаты. Мемфис навалился на нее – совсем легонько; она чувствовала его животом, и от этого у нее все внутри сделалось жидким. Тут, без предупреждения, мысли ее метнулись назад, к Рою. Это Рой сейчас был сверху, пригвождая ее к кровати там, далеко, в Канзасе. Незваное воспоминание пронеслось сквозь нее, как скоропостижная лихорадка. Ладони налились жаром, он потек в пальцы – инстинктом испуганного зверя, как будто в этот момент тело ее не могло разобрать, где Мемфис, а где Рой, где любовь, где насилие.