Белое безмолвие

Из того, что я сделал после этого, я ничего не хочу изменить и ни о чем не жалею.

Меня вдруг охватило то же сдавливающее грудь напряжение, которое я ощутил, когда предложил Марку сопровождать его в поисках Джульет. Когда я опомнился, я уже рассказывал Ванде, почему я на самом деле отправился на гору – о нашем сумасшедшем плане снимать погибших на горе. Зачем я это сделал? Было ли это самобичеванием, вырвавшимся наружу импульсом саморазрушения из прежней моей жизни? «Быстрее! Ломай эти отношения, пока не успел стать счастливым, Сай». Эти чертовы слова лились из меня, как поток рвоты, и я даже не пытался остановить их, хотя прекрасно понимал, какой вывод сделает Ванда: я заставил Марка подвергнуть свою жизнь опасности из своих эгоистических побуждений. Я умышленно проигнорировал инструкции Тадеуша и Мингмы, чтобы получить возможность снять на видео погибшую мать Марка для своего вульгарного вебсайта.

Ванда выслушала всё это молча; лицо ее было бледным. Затем она сунула в карман плюшевого мишку и вышла из палатки. Прощай, моя очаровательная голубая мечта о жизни в Сен-Жерве-ле-Бен. Прощай, будущая карьера кинооператора и блестящая сексуальная жизнь. Впрочем, Ванда, наверное, ничего подобного и не имела виду. Теперь мне этого уже не узнать.

Не особенно задумываясь над тем, что сейчас произошло и что я делаю, я сунул дневник Джульет себе в рюкзак.

Пройдет еще целых два года, прежде чем Ванда заговорит со мной снова.

Весь долгий путь обратно в Катманду напоминал похоронную процессию. Ванда совершенно определенно дала понять, что ни при каких обстоятельствах не выдержит двадцатичетырехчасовую поездку рядом со мной, так что я примостился в углу на заднем сиденье микроавтобуса, погрузившись в прерывистую дремоту и позволив боли полностью занять мое сознание. Время от времени Говард и Робби предпринимали попытки втянуть меня в разговор, но я был способен только мычать что-то невразумительное в ответ. Слушать музыку я не мог, поэтому просто уперся лбом в стекло и вдыхал едкий запах чая с маслом, который пил наш водитель, и собственного стыда.

Когда мы заехали в город, нас окружила возбужденная толпа людей с какими-то плакатами, и нам пришлось возвращаться и объезжать перекрытые демонстрантами улицы. Я почти не обращал на это внимания. Нужно было как-то пережить еще четыре дня до вылета домой – четыре дня в гостинице со всеми остальными. Раньше я не мог дождаться этого финала поездки, мечтал, как мы с Вандой будем проводить время в Катманду, вместе обследовать город и планировать наше будущее. Но я сам всё это испортил. Если Джульет была Ангелом Смерти, то я был самим дьяволом. За одну ночь Ирени превратилась для меня в холодную Снежную Королеву – Ванда, несомненно, рассказала ей о настоящих причинах, по которым я отправился на гору. К счастью, Тадеуш остался в Тибете вместе с Мингмой и Дордже, чтобы уладить всякие бюрократические проблемы, связанные с гибелью человека в горах, так что с его гневом мне тогда столкнуться не довелось.

Вначале я избегал смотреть в зеркало, потому что как-то случайно взглянул на свое отражение и вдруг подумал: «О, привет, Эд». Но вечно продолжаться это не могло. Впервые за много лет у меня проступили ребра, кожа на руках и животе висела, как будто я надел белье большего размера. На то, чтобы побриться левой рукой, у меня ушел целый час; в душе оказалось не легче, потому что в одной руке я держал мыло, а вторая, забинтованная, была завернута в полиэтиленовый пакет.

Врач высокогорного госпиталя в Катманду, очень серьезная дама лет пятидесяти, высказалась насчет моих пальцев более оптимистично, чем Мингма, хотя, после того как я рассказал ей, что снял перчатку на высоте восемь тысяч метров, она посмотрела на меня так, будто в жизни не видела такого идиота. Вот и хорошо, поделом. Я заслуживал этого.

После этой консультации, не в силах выносить одиночество в своем номере, я устроился во внутреннем дворике отеля, прислушиваясь к городскому шуму снаружи и задумчиво обрывая лепестки бугенвиллеи. У меня вошло в привычку дожидаться, пока остальные закончат есть, и только после этого прокрадываться в ресторан, чтобы заказать себе еду. Я все откладывал звонок Тьерри. Мне хотелось во всем винить его, как в пещере Куум Пот: «Тьерри виноват. Он заставил меня сделать это. Если бы не он, то и Марк был бы сейчас жив». Но нет. Марк сам настоял, чтобы мы воспользовались шансом отыскать Джульет. Он был в плохом состоянии еще до того, как мы вышли из Лагеря III. И мне следовало вести себя жестче, чтобы остановить его. Учитывая то, как я потерял Марка, а также презрение Ванды и Ирени, мне стоило помалкивать о том, что я видел наверху.

Я чуть не подпрыгнул на месте от неожиданности, когда чей-то голос совсем рядом произнес:

– Купить тебе пиво?

Это был Робби; позади него маячил Говард.

Слезы обожгли мне глаза, и я потупил взгляд.

– Пойдем, Саймон. Давай-ка выберемся отсюда. Похоже, тебе лучше сменить обстановку.

А почему бы, блин, и нет? Я сглотнул, почувствовав во рту соленый привкус.

– Конечно.

– Без меня. Я собираюсь немного вздремнуть, – сказал Говард.

Я не принял его отказ на свой счет. Восхождение опустошило его. Кожа на лице и шее обвисла, на месте щек образовались впадины. Я подумал: «Что он будет делать теперь, когда его мальчишеская мечта осуществилась? Полезет на более труднодоступные пики? Купит себе „порш“? Разведется и женится на двадцатилетней стриптизерше?» Он слабо улыбнулся мне и кивнул. И мне снова захотелось плакать.

Я плелся за Робби по улицам, и за нами, словно облако выхлопных газов, тянулся шлейф моего несчастья. Всё вокруг было окрашено для меня в коричневые тона. В конце концов мы зашли в бар – очередную ловушку для туристов.