– Позвольте, покажу.
Малик стал указывать своим пультом на другие мониторы, окружающие плазменный экран. Стало появляться изображение за изображением. Большинство показывало кровавые раны, полученные различными мужчинами и женщинами в лабораторных халатах, рабочих комбинезонах или армейском хэбэ. Но на одном экране крутился видеоролик в серебристо-серых тонах, снятый ночью. На нем темная фигура – один из гоминидов, – промчавшись по темному пляжу, наскочил на часового, курившего сигарету, и принялся рвать ему горло зубами и ногтями с ошеломляющей жестокостью. Даже когда человек упал, тварь продолжала когтить ему лицо, оторвав полщеки.
– Это случилось вчера ночью, – сказал Беннетт.
– Приступы гиперагрессии, – пояснил Малик. – Вспыхивают без предупреждения, без провокаций, без каких-либо внятных причин. Один из них может сегодня казаться тихим и ласковым, а завтра ни с того ни с сего напасть на лаборанта. Это одна из причин, по которым мы решили изолировать колонию на дальнем острове. Они стали слишком опасны, чтобы держать их здесь. Глава нашей службы безопасности предпочел бы их уничтожить, но их изучение – с безопасной дистанции – может дать нам еще очень многое.
Лорна представила рубцы, избороздившие лицо Дункана.
– Именно это с ним и случилось? На него напали?
– С Дунканом? – Беннетт покачал головой. – Он пострадал намного раньше, еще когда мы только-только изымали первые образцы. Был сильно изувечен, неделю провалялся в коме и невесть сколько часов провел под ножом хирурга только затем, чтобы обрести хоть подобие лица.
Неудивительно, что этот скот так их ненавидит, подумала Лорна.
– Но такова уж природа зверя, – продолжал Беннетт. – Лично я полагаю, что проблема с агрессией у нас в Эдеме возникает из-за неестественной связи подопытных с дикими животными. Подобный контакт оскверняет замысел Господень, пороча ту малую толику человечности, что в них еще сохранилась. Имей мы возможность очистить их от этого, добились бы большего.
– И я не могу сбрасывать это со счетов, – добавил Малик. – У них сохраняются дикие черты, укротить которые нам не под силу. Быть может, причина в слиянии животного и человека. С этой целью мы ограничили следующую фазу эксперимента исключительно исследованиями на человеке. Вот почему нам требуется масса свежего генетического материала.
Лорне это очень не понравилось. Боль в яичниках как раз напомнила,
– Но мы с благодарностью выслушаем любые идеи, которые могут у вас возникнуть по поводу этого змея среди нас, – заявил Малик. – Мы с мистером Беннеттом уже обсудили использование ваших талантов.
Внезапно Лорна ощутила, что это какого-то рода испытание, практический экзамен на полезность. Чтобы выжить, она должна показать себя в выгодном свете. А если хоть где-нибудь срежется, может ставить на собственной жизни крест.
– Вероятно, было бы лучше, если бы вы показали, над чем работаете сейчас, – подсказал Беннетт.
Иначе говоря, вот-вот начнется вторая часть экзамена.
Лорна поглядела на центральный монитор. Жители деревни покрывали свинью листьями и камнями. Она увидела на дереве сородича Игоря, срезающего клювом пальмовые листья. Вид бесперого попугая напомнил ей обо всех утратах, о безнадежности ее положения.
Должно быть, в лесу раздался какой-то шум. Внезапно все глаза – собачьи, кошачьи, птичьи, человеческие – обратились в том направлении слитно, как единый организм. Весь заповедник буквально оцепенел. Казалось, все они смотрят прямо на камеру, непосредственно на нее.
Лорна похолодела.
Малик ободряюще положил ей руку на плечо. И, словно этот контакт развеял какие-то чары, деревня вышла из сосредоточенной недвижности, возобновив свои скоординированные усилия. Но Лорна не могла выбросить из головы угрожающую интенсивность этого внимания.
– Не тревожьтесь, – промолвил Малик. – Вам не придется иметь с ними никакого дела. Вход туда воспрещен. Ограниченные заповедником, они становятся все более зашоренными, опасными для всякого, кто не входит в их сплоченную семейку. Сунуть туда хоть нос – сущее самоубийство.