Ярость

Гроссманн заказал бокал белого вина еще до того, как Кристос успел принести меню. Потом без спроса потянулся к перцам и запихнул один себе в рот. Он выбрал один из самых острых. Это ему понравилось.

– Сегодня всего два ангела-хранителя? Такой маленький состав?

Генцлер понимающе улыбнулся. Потом они начали разговор в привычной манере. Подслушивать мог любой. Хотя у Кристоса было довольно громко, люди за соседними столиками вполне могли расслышать каждое слово. А утечки информации были недопустимы.

Когда у Генцлера планировались опасные разговоры в общественных местах, он всегда заранее включал глушитель мобильных – маленькое устройство, подавляющее мобильную связь на расстоянии тридцати – сорока метров вокруг. Не работал даже мобильный интернет.

Кристос принес вино и меню.

Гроссманн попробовал и кивнул Кристосу, позволяя себе налить.

– Как далеко вы продвинулись? – спросил Генцлер, когда Кристос снова оставил их в одиночестве. – Моей жене уже не терпится.

– Я уже знаю, в чьей собственности находится картина, и поставил своего посредника в известность, что вы хотите ее купить. Но нам пока не известно, где владелец. Он много путешествует и тщательно оберегает свою частную жизнь. – Подернув плечами, Гроссманн добавил: – И я могу его понять.

– Но сроки уже поджимают.

Гроссманн язвительно спросил:

– День рождения вашей бабушки переносится?

– Нет, конечно. Но мы с супругой хотим отправиться туда как можно скорее, и хотелось бы уже иметь картину при себе. К тому же, как нам известно, за ней охотятся другие люди. Это вопрос цены?

– Как обычно.

Генцлер оторвал зубами кусок мяса от кости, сверкнув на Гроссманна глазами.

Тот почувствовал, что Генцлер готов с не меньшим удовольствием отгрызть и проглотить кусок его руки. И не делает этого исключительно из соображений приличия.

Гроссманн задал встречный вопрос:

– Да, и почему Кристос не стал сапожником, а Папа Римский – боксером? Почему я женился на своей жене, а не на вашей?

Генцлер вздрогнул от этой мысли.

– Я не женат, – возразил он.

– Я тоже, – сказал Гроссманн и посчитал результат разговора за собственную победу: Генцлер впервые проговорился о своей частной жизни.