Ярость

Он пытался успокоить Генцлера, но тот никак не мог отойти от шока, что кто-то знает о существовании его сестры.

Рыба была пожарена и приправлена именно так, как любил Гроссманн: только перец и соль.

Сразу после еды Гроссманн распрощался. Направляясь к двери, он чувствовал, что Генцлер с удовольствием бы выстрелил ему в спину, но тот не стал этого делать. Он просто подозвал Кристоса и попросил счет.

Сразу после того, как был отключен глушитель и все телефоны заработали снова, Генцлер позвонил сестре.

Да, она действительно получила два дня назад на день рождения большой букет. И не знала, от кого.

Она обрадовалась, услышав вопрос брата.

– Так это ты? Зачем ты прислал мне пятьдесят роз?

Она была удивлена и растрогана одновременно.

– Потому что я люблю тебя, – сказал Генцлер. И впервые за долгое время почувствовал, что это правда.

После стольких лживых слов человеку уже тяжело разобраться, где правда, подумал он. Но здесь сомнений быть не могло: он любит свою сестру. По сути, она была для него единственной ценностью в этом мире. Она и Лукас, ее маленький сынишка, для которого Генцлер стал кем-то вроде отца, потому что папа малыша испарился вскоре после его рождения.

* * *

На Генцлера сильно давили, и Гроссманн знал это. Генцлер должен был вернуть утраченное биологическое оружие, пока обо всем не узнала широкая общественность. И Генцлер был далеко не так хорошо защищен, как убийца отца Анны Катрины Клаазен.

Генцлер уже много лет проработал в подразделении Науманн министерства внутренних дел. Он должен был представлять отчеты Кайзеру, и сейчас это было для него не самым приятным мероприятием.

Кайзер с удовольствием обошелся бы без взаимодействия с полусветом, осведомителями и бандитами. В дальнейшей политической карьере он бы с удовольствием стал «чистильщиком», но на репутации стояло позорное пятно – он связывался с типами вроде Генцлера, с Гроссманнами и Штайнхаузенами этого мира.

С одной стороны, он нуждался в них, с другой – ненавидел даже мысль о нахождении с ними в одном помещении. И Генцлер чувствовал это, заходя в комнату.

Из-за неонового света лица казались синеватыми, словно кожа была прозрачной.

Кайзер плотно сжал губы, пальцы его правой руки судорожно вцепились в несколько листков бумаги. Он смотрел на происходящее с презрением, словно даже находиться в этой комнате и дышать одним воздухом со всеми было для него оскорблением.

Старший полицейский советник Дикманн рядом с ним казалась существом из другой реальности. Сложно было представить, что у нее тоже есть пищеварение и ей приходится есть и пить, как и всем остальным присутствующим.

Ангелоподобность Нюссена куда-то исчезла. Его локоны слиплись. На нижней губе вскочил герпес. У него болел зуб, а повышенная кислотность желудка не позволяла выпить крепкий кофе, стоящий на столе. Вся минералка в крошечных бутылочках оказалась газированной. Его просьбу о воде без газа оставили без внимания – в такие дни ничего не клеилось. Он подавил отрыжку.

Хуберкран сложил руки на груди и опустил уголки рта. Ему тоже была не по душе эта встреча. Он считал Генцлера конкурентом для себя и своей фирмы.

Дикманн сидела идеально прямо. Она не прикасалась к столу и старалась сидеть на самом краю стула. Кайзер, напротив, положил на стол локти и обмахивался стопкой бумаг.