– Я должен это выяснить. – Довольное выражение испарилось с лица адвоката, когда он увидел, что Карл вовсе не впечатлен. – Могу я сказать тебе кое-что, дружочек? – Не дожидаясь разрешения, адвокат продолжил: – В Исландии за убийство обычно получают шестнадцать лет. Это за одно убийство, обычное. Но, согласно Уголовному кодексу, возможно осуждение и на более долгий срок, в том числе пожизненный. У нас такого еще не случалось; за всю историю лишь один раз преступник получил больше шестнадцати лет тюрьмы – двадцать. Однако убийство этих трех людей может создать новый прецедент. – Адвокат многозначительно помолчал, глядя на Карла. – Предположим, что твою невиновность доказать не удастся. Тебе двадцать четыре года. В Исландии мужчины в среднем живут до восьмидесяти лет. Если ты получишь пожизненное, тебе придется провести в тюрьме больше полувека. Это более чем два твоих теперешних возраста. А если тебя приговорят к обычному сроку, то получишь шестнадцать, а освободишься через десять с половиной. Вот и считай: разница в сорок лет. Сорок! Так что все, что могло бы вызвать к тебе сочувствие, нам не помешает, если ты будешь признан виновным.
– Я невиновен.
Адвокат решил это проигнорировать.
– Мне нужно хорошенько изучить твою родню. Ты знаешь имена твоих биологических родителей? Возможно, это поможет скостить тебе сорок лет тюрьмы.
Аргумент показался Карлу убедительным.
– Гвудрун Мария Эйнарсдоттир и Хельги Йоунссон.
Он думал о своих родителях всю ночь, то сидя, то лежа без сна в камере. Будут ли они сожалеть о том, что отдали его на усыновление? Особенно когда услышат, что с ним случилось? Сейчас он сожалел, что не приложил никаких усилий, чтобы узнать побольше о своем происхождении и связаться с этими людьми. Неизвестно, когда ему теперь удастся добраться до компьютера, а в моменты, когда все вокруг рушится, полагаться можно только на поддержку родных. Хотя, конечно, было бы лучше установить связь с ними до ареста – если он позвонит им из тюрьмы, вряд ли они захотят иметь с ним какие-то дела.
Он был один. Совсем один на всем белом свете. Артнар наконец-то получит возможность отречься от него окончательно, уведомив всех и вся, что между ними нет никакого родства. Можно быть уверенным, что на суде он будет свидетельствовать против Карла. Головная боль на мгновение оставила его, когда он вспомнил, что выбросил все документы, где упоминались родители Артнара. Их именам нечего делать в официальных бумагах. Полиция, конечно, увидит на его компьютере, что Карл разыскивал этих людей в «Гугле», но он что-нибудь наврет об этом. У него достаточно времени, чтобы придумать что-нибудь правдоподобное.
Адвокат прервал его размышления:
– Хорошо, я посмотрю. Как знать, возможно, пригодится…
– Можете сказать им, что я невиновен, если найдете их?
– Хорошо, скажу… – Адвокат задумался. – Я правильно понимаю, что у тебя нет никого, кроме брата? Ну, не считая очень дальних родственников?
– Да. – Карл попытался сглотнуть, но пересохшее горло будто натерли наждачкой. – Он живет за границей и ничего не знает об этом. Вы не должны с ним об этом говорить. Я запрещаю!
– Не думаю, что это разумно. Полиция знает о его существовании и обязательно с ним свяжется. Твою фотографию, которую показали девочке, взяли с его страницы в соцсетях.
Боль в голове резко прыгнула вверх, и Карл помолчал, пережидая приступ.
– Я не понимаю, почему она говорит, что узнала меня по фотографии. Я никогда не видел эту девчонку, и она меня никогда не видела – ни во дворе, ни у нее в доме, как они утверждают.
– Я не стал бы сейчас слишком об этом беспокоиться. Ты слышал, как туманно они об этом говорили. Я предполагаю, что девочка, видимо, колебалась при опознании. Иначе они навалились бы более уверенно, а не ограничились намеками.
Карл слабо кивнул.
– Но я все равно не хочу, чтобы вы разговаривали с Артнаром.
Привыкший ко всему адвокат, видимо, решил больше не дискутировать на эту тему и снова уставился в свои закорючки.