ДНК

После некоторых колебаний Сигвалди все же решил ответить. Если это беременная женщина, он направит ее к дежурному врачу в родильном отделении, объяснив, что сам находится в отпуске. Он чуть не прыснул при мысли, насколько это было неуместное слово.

Звонил следователь – тот, что допрашивал его во второй раз. Хюльдар. Он представился только по имени, а Сигвалди не помнил его патроним, да это и не имело значения. Сигвалди слушал молча, лишь один раз ответив на что-то коротким «да». Попрощавшись и положив трубку, он откинулся на спинку дивана и снова уставился в стену.

– Звонили из полиции. Они скоро приедут и заберут Маргрет.

– Ты даже не пытался возразить! – Мать заняла позицию прямо перед ним, прервав его сосредоточенное созерцание белой шероховатой краски.

– Нет, в данный момент это единственное правильное решение. – Сигвалди уронил руку на мягкий диван, выпустив из нее телефон; разговор лишил его последней энергии. – Совершено еще одно убийство. Тот же человек…

Он с трудом поднялся с дивана. Нужно собраться с силами. Времени у него немного – полиция и представитель Комитета охраны детей должны приехать через два часа. Ему нужно поговорить с Маргрет, объяснить, как обстоят дела, и попытаться понять, действительно ли она на это согласна. Если да, то он поможет ей выбрать одежду и игрушки, которые она хотела бы взять с собой. Если нет, то позвонит в полицию и отменит свое согласие. Тогда он сам с детьми уедет в какое-нибудь секретное место, в хижину для путников в горах, если надо. Может, ему удастся объяснить дочери, что значило для него не оказаться дома в такой момент, убедить ее, что он никак не мог повлиять на то, что случилось с ее матерью – женщиной, которую он любил так же горячо, как и она?

Сигвалди выпрямился:

– Если это означает, что Маргрет будет в безопасности, так тому и быть; я не хочу и ее потерять.

В дверях нарисовался взлохмаченный вихор Стефауна, и у Сигвалди в который раз все внутри оборвалось, когда сын повторил не дававший ему покоя вопрос:

– Папа, когда придет мама? – Розовые губенки плаксиво скривились. – Она не поцеловала меня «пока-пока».

Глава 19

Растекшаяся по квартире тошнотворная вонь паленого мяса с приближением вечера становилась лишь сильнее, и, казалось, не было никакой возможности к ней притерпеться. Куцый зимний день, ненадолго просочившийся сюда сквозь шторы, давно закончился, но об этом никто не жалел – он мало что давал в дополнение к расставленным по комнатам прожекторным лампам. Свет от них был настолько ослепительно белым, что казался синим; глаза находящихся здесь выглядели абсолютно черными на ненормально бледных лицах, и от этого люди казались даже более потрясенными, чем были на самом деле. Все говорили тише и медленнее; некоторые, прежде чем что-то сказать, прикрывали ладонью рот, будто не желая, чтобы вонь коснулась их языка.

Скоро криминалисты закончат свою работу, увезут отсюда труп, и тогда можно будет открыть окно. Хотя, конечно, один только свежий воздух не в состоянии вычистить из памяти представшую перед их глазами картину.

Видимо, не только Хюльдара сейчас мучило чувство клаустрофобии, хотя он находился здесь уже дольше многих других – прибыл на место вместе с судмедэкспертом и технической группой. Эртла, похоже, совсем забыла держать свою марку человека из стали – она по большей части молчала, на ее лице лежал отпечаток подавленной усталости, характерный в данный момент для всей оперативной группы. То же можно было сказать и о Рикхарде: от него не слышалось ни звука.

Хюльдар сейчас жалел, что вызвал их на место происшествия. Они оба работали без продыха все выходные и имели полное право хоть раз уйти с работы не затемно. Но ни тот, ни другая не предприняли даже слабой попытки уклониться или отбазариться. Эртла как раз снимала носки в раздевалке фитнес-центра, а Рикхард ехал в Мосфельсбайр[16] навестить своих родителей; ему пришлось развернуться на полпути. Однако необходимость возвращения на работу не вызвала у них ни раздражения, ни досады. Эртла прибыла первой и потому смогла выбрать из того, что было нужно сделать, а Рикхарду, когда он появился, вообще не было нужды давать указания. Он словно сам чувствовал, где в нем была наибольшая необходимость; работал молча, не принимая участия в редких, вполголоса, переговорах коллег. На его молчаливость никто не обращал внимания – все остальные были не в лучшем расположении духа.

Никто из находившихся здесь был не в силах изменить судьбу лежавшей на полу кухни женщины, Аустрос Эйнарсдоттир, но все их усилия были направлены на возможность повлиять на судьбу того, кто это совершил, гарантировать, что он получит по заслугам. Злость на него вскипала внутри каждый раз, когда глаза натыкались на изувеченное тело; теперь она заполнила все пространство, буквально плавая в воздухе, – и в этот момент, как казалось Хюльдару, свернулась давящим обручем вокруг его головы.

– Можно ее чем-нибудь накрыть? – Вопрос Эртлы был адресован судмедэксперту, уже не меньше часа сидевшему на корточках у тела убитой. – Я больше не в силах видеть это лицо.

– Я уже заканчиваю. – Тот отложил в сторону блокнот, в котором что-то записывал, и снова взялся за фотоаппарат. – Не так уж много видно на ее лице…

Как и в случае с Элизой, верхняя часть головы потерпевшей была многократно обмотана серебристым скотчем, закрывавшим ей глаза в момент смерти. Возможно, это был своего рода акт милосердия. Такой же скотч использовался для закрепления засунутого ей в рот электрического устройства, которое, видимо, стало причиной ее смерти и которое не давало ей кричать. Таким образом, на голове женщины были видны только части лба, носа и ушей, а также проглядывавшие между мотками скотча щеки. Довольно короткие, жесткие пряди волос стояли торчком, будто она умерла от удара током. Такая смерть, вероятно, была бы гораздо более милосердной…

Эксперт сделал последнюю фотографию и встал.