Под жухлым кустиком сорной травы трепыхался воробушек, за отсутствием воды купаясь в пыли.
Монтальбано захотелось сделать то же самое – счистить с себя всякую гнусь, приставшую к коже там, на нижнем этаже.
Тогда, особо не задумываясь, он сделал как в детстве: снял рубашку, штаны, трусы. И нагишом приник к соломенному стогу.
Потом раскинул руки пошире, обнял его, зарываясь головой как можно глубже. И стал ввинчиваться в стог, налегая всем телом и чуть покачиваясь то влево, то вправо. В конце концов он ощутил сухой и чистый запах выжженной солнцем соломы, вдохнул его полной грудью, потом еще глубже, пока наконец не уловил аромат, существовавший явно лишь в его воображении: свежесть морского бриза, чудом просочившегося в хитросплетение соломенных стеблей и там застрявшего. Морского бриза с горьковатым послевкусием, словно подпаленного августовским солнцем.
Внезапно половина стога обрушилась прямо на него, завалив его соломой.
Он так и замер на месте, наслаждаясь ощущением чистоты, исходящим от каждой скребущей по коже соломинки.
Как-то раз, ребенком, он сделал точно так же, тетя не могла его найти и принялась звать:
– Сальво! Сальво, ты где?
Но нет, это не тетин голос, это зовет Адриана, причем совсем рядом!
Сердце у него ушло в пятки. Нельзя, чтобы его увидели голым. Что это ему стукнуло в голову?
Откуда вообще эта шальная идея? Он что, рехнулся? Ему так голову напекло, что он стал дурить? И как теперь выпутаться из этого идиотского положения?
– Сальво? Ты где? Саль…
Очевидно, увидела на земле его одежду! Она была все ближе.
Его обнаружили. Мать честная, вот это попал! Он зажмурил глаза в надежде стать невидимкой. Слышно было, как Адриана заливисто хохочет – видимо, запрокинув свою прекрасную голову, как тогда в отделении. Эх, вот бы его прямо тут же, на месте разбил инфаркт! Это был бы идеальный выход. Потом до него донесся, духмянее, чем разогретая солнцем солома, духмянее морского бриза, пьянящий аромат ее чистой кожи. Адриана приняла душ. Она стояла, должно быть, всего в нескольких сантиметрах от него.
– Протяни руку, я подам твои вещи, – сказала Адриана.
Монтальбано покорно вытянул руку.
Тогда она добавила:
– А теперь я отвернусь, не переживай.
И пока Монтальбано непослушными руками натягивал на себя одежду, ее смех, к пущему его унижению, звенел не умолкая.
– Опаздываю, – сказала Адриана, когда они подошли к машине. – Пустишь меня за руль?