Лярва

— Но вы уверены насчёт полиции, что она быстро приедет? Я, главное, беспокоюсь за жену и детей и хочу быть сам в этом уверен. Может быть, стоит организовать круглосуточную охрану уже сейчас?

Колыванов окинул его суровым взглядом, в котором сквозило почти презрение. Затем холодно улыбнулся и ответил резким, неприязненным голосом:

— Во-первых, мы с вами не того полёта птицы, чтобы приставлять к нам круглосуточную охрану. Во-вторых, никакого покушения на нашу жизнь она пока что не совершала. В-третьих, факты её агрессивного поведения, выразившегося в нанесении увечий собственной дочери и вам, господин Замалея, — эти факты учтены в материалах уголовного дела и как раз и являются основанием для её ареста, но не нашей с вами круглосуточной охраны. Впрочем, вы можете, конечно, написать соответствующее заявление, если чувствуете угрозу своей жизни и здоровью, и заявление ваше будет рассмотрено, приобщено к материалам дела, но ничего не изменит и не ускорит, так как решение о её задержании уже принято и в розыск она объявлена. Ну, а в-четвёртых, будьте же мужчиной, в конце концов! Лярва — это всего лишь одинокая, полубезумная от алкоголизма, неизвестно где живущая женщина, и, кстати, женщина вполне щуплого телосложения. Чего вы её так боитесь? Вы и один прекрасно с нею управитесь, а уж вдвоём с женой — и подавно. Помните одно: держать себя с этой женщиной надо точно так же, как и она будет держать себя с вами, на её грубость отвечать такою же грубостью, на агрессию — агрессией, око за око, зуб за зуб. Такие люди понимают только язык силы. И помните второе: она — женщина, она в розыске и она одна. Да если б даже была и не одна! Если мы будем сплочёнными, если будем держаться вместе, как пальцы в кулаке, то удар такого кулака будет сокрушительным! Мы правы — поэтому победим!

Эти слова были торжественным завершением всей беседы. Она продлилась ещё немного, не заключая в себе уже ничего принципиально важного либо вовсе вращаясь вокруг посторонних тем, после чего оба гостя один за другим удалились. Колыванов остался дома один.

* * *

Он сидел некоторое время в тишине, прихлёбывая чай и выбивая на столе пальцами какой-то воинственный мотив, похожий на марш. Затем вдруг вспомнил о чём-то и резко обернулся всем телом в угол, из-за стены которого недавно слышался странный шорох.

— Ну что ж, — тихо и угрюмо сказал он самому себе, — пора наконец заняться этой проблемой! А то уже перед людьми становится неудобно.

Он подошёл к углу и в несколько приёмов, тяжело дыша и с немалыми усилиями, отодвинул в сторону огромный высокий шкаф с книгами. Позади него обнаружились старые пожелтевшие обои, местами отклеившиеся и волнообразно отходившие от стены. Колыванов, нимало не медля, принялся решительно сдирать обои со стены позади всего шкафа. Управившись с этим делом за пять минут, опустился на колени и внимательно осмотрел обнажившуюся штукатурку. Колупнув её раз и другой ногтем, он скоро убедился, что она легко осыпается и что за нею находится не кирпичная кладка, а старая крошащаяся смесь из песка и цемента, налепленная на деревянные рейки. Такие псевдостены встречаются в старых домах и свидетельствуют о том, что в период строительства ощущалась нехватка строительных материалов и некоторые межкомнатные стены воздвигались как придётся, из остатков отделочных материалов, досок, реек и всякого подручного хлама. Нещадно посыпая пол кусками цемента, Колыванов добрался до деревянных реек, раздвинул две из них, обнаружил между ними зияющую дыру и, к немалому своему удивлению, вытащил из этой дыры ворох какого-то тряпья, напоминающего давно слежавшуюся рабочую куртку строителя. Бормоча проклятия в адрес строительной компании, попытавшейся обмануть жильцов этим подобием стены, он собирался уже встать с колен, с тем чтобы озаботиться необходимостью капитального ремонта стены, продумать, какие материалы покупать, когда именно разрушать старую стену, воздвигать новую и так далее, — как вдруг опять услышал тот самый шорох, только уже более громко и явственно. Он замер и снова опустился на колени. Приблизив глаза к отверстию, которое сам только что расковырял в стене, он с омерзением нос к носу столкнулся с длинной усатой мордой огромной крысы, высунувшей в дыру свой шевелящийся мокрый нос.

— Каналья! — завопил Колыванов в полный голос. — Так вот какие твари живут и ползают в моих стенах! Ну, погодите же!

Он опрометью кинулся в кладовую и вернулся с огромным молотком и стамеской. Крыса к этому моменту уже спряталась внутри стены, но ненадолго. Как только прокурор начал с остервенением долбить и разрушать стену, подняв вокруг себя столб пыли и грохот, он убедился, что крыса вовсе на намерена лишаться своего жилища без боя. Она оказалась недавно опроставшейся матерью, и явно агрессивные намеренья человека пробудили в ней ответную, материнскую агрессию. Работая стамеской и пробираясь внутрь стены всё глубже, Колыванов с немалым удивлением услышал поначалу тихий, но постепенно нараставший писк, обратившийся наконец в дикий крик загнанной в угол матери. Когда же он опустил руки, присел на пол, прислонился спиною к другой стене и позволил себе небольшой отдых и передышку, то немедленно был оцарапан выскочившей наружу крысой. Она метнулась к его руке, вонзила в неё когти и зубы, отскочила назад и, по-кошачьи изогнув спину, ощерилась с грозным криком и горящими бешенством глазами. Голый хвост её оставался в дыре, которую она прикрывала своим задом и готова была скорей принять смерть, нежели позволить человеку добраться до её детёнышей.

Догадка о причинах её озлобления мелькнула в голове Колыванова как раз в тот момент, когда крыса вновь прыгнула вперёд и вверх, норовя вцепиться уже в лицо ему. Он еле успел движением локтя отшвырнуть её от лица прочь, а сам поневоле отпрянул назад и отдалился от логова крысы. Она же, продолжая пищать и скалить острые зубы, вновь заняла оборону перед своим жилищем и замерла, ощерившись и приготовившись к бою.

Впрочем, не намерен был отступать и Колыванов. Сопротивление крысы он по привычке воспринял как вселенскую борьбу Зла с Добром, причём распределение ролей не оставляло у него сомнений.

— Ах вот оно что! — пробормотал он и осторожно, медленно встал на ноги, понимая, что любым резким движением может спровоцировать крысу броситься в нападение. — Что ж, возьмём штурмом твою крепость!

Крыса всё-таки прыгнула вперёд, но, страшась оставить своё логово, сделала это более для устрашения человека, чем с действительным намерением вцепиться в него. Она тотчас вернулась к дыре и заметалась перед нею из стороны в сторону.

Колыванов между тем вышел из комнаты и скоро вернулся, держа в руках бутыль с керосином, спички и одеяло. Бой переходил в финальную стадию.

— Получай же! — пробормотал он и плеснул керосином в крысу. Струя, однако, не попала в животное и стекла вниз по стене, рядом с черневшим отверстием.

Почуяв тошнотворный запах керосина и исходившую от него угрозу, крыса снова подняла грозный писк и ринулась вперёд. В этот раз она достигла ноги Колыванова и прямо сквозь обувь пребольно укусила его за большой палец. Он взвыл, выругался, дёрнул ногою, однако не смог отбросить крысу и, пока она продолжала вгрызаться в его палец, с ожесточением принялся обливать животное керосином. Наконец он вынужден был ударить ногой по стене и только этим действием, причинив себе новую боль и едва не сломав палец, скинул мокрую от керосина крысу со своей ноги и ещё умудрился пнуть её в бок. Отлетев в сторону, она вновь подбежала к дыре в стене, оглашая воздух яростным писком.

День клонился к вечеру, в комнате становилось сумрачно, но Колыванову, вошедшему в азарт борьбы и ярость, не приходило в голову включать свет. Вместо этого он чиркнул спичкой и озарил трепетным оранжевым светом тёмный угол, всмотрелся в жутко блиставшие красные глаза и белые зубы крысы, чёрная тень которой по-прежнему металась влево и вправо, иногда бросалась вперёд, устрашала врага и немедленно возвращалась к своему логову. Она не переставала издавать громкий, назойливый, страшный в своей непрестанности писк. Материнский инстинкт вверг её в кромешное исступление ярости, несовместное с заботою о собственной жизни.

Горящая спичка полетела в угол — и тотчас вверх взметнулось пламя, охватило дыру, часть стены и довольно обширный участок пола, залитый керосином. Расползавшиеся по полу, от лужи к луже, ручейки огня быстро добрались до метавшейся крысы и в мгновение ока переметнулись на её тело, промокшее керосином. Прокурор поднял вверх одеяло, готовясь накрыть огонь, — и здесь мать, дико крича, предприняла последний прыжок в защиту детей. Вся охваченная пламенем, она перепрыгнула натянутое в воздухе одеяло, долетела до шеи Колыванова и вонзила зубы ему в горло. Он завопил, отшатнулся прочь, почувствовал текущую по шее кровь и нестерпимый жар от горящего животного, оступился и всем огромным телом упал на пол, потрясая воздух грохотом, шумом пламени, визгом гибнущей крысы и собственным диким криком. Попытавшись ухватить крысу, он обжёгся об неё, отдёрнул руку и случайно нашарил на полу брошенную прежде стамеску. Лезвие её было довольно широким, однако же позволяло нанести колющий удар в бок.

И он ударил. Ударил так, как ударяют, спасая свою жизнь, ударил с ужасающей силою и с размаху, свирепо и неистово, словно наносил удар в бок человека — смертельного врага своего, а не в бок сравнительно небольшого животного. Пронзив её тело насквозь, он потянул ручку стамески прочь от себя и с немалым трудом, с хрустом и хлюпаньем отодрал зубы крысы от своей шеи. Он вытянул руку в сторону и, держа за рукоять стамеску с наколотым на неё телом животного, с ужасом смотрел в неверном свете пламени на корчившуюся в агонии мать, отдавшую жизнь ради своих детей.

Глава 23