Эрланд медленно кивает.
— Подозрения зародились у меня именно тогда, когда я узнал, что она вышла замуж за этого отвратительного толстого типа, которого всегда презирала. Может быть, они были в сговоре уже во время суда? Может быть, он шантажировал ее? Неудивительно, что он до смерти перепугался, когда я появился здесь. Он всегда был трусом — посмотрите на него, как он потеет и весь трясется. А затем появился Кристер Вик, и тогда он был вынужден убить ее, чтобы она не рассказала правду ему или мне.
Пот и впрямь течет ручьями по толстому веснушчатому лицу, и Лаге выкрикивает вне себя:
— Врешь, свинья! Ты врешь, чтобы спасти собственную шкуру. Это ты ее убил. Вот для чего ты вернулся сюда. Ты убил ее за то, что она отвергла тебя и предпочла меня.
— Нет, — холодно возражает Кристер Вик. — Ни Манфред Ульссон, ни Эрланд Хёк, оба из которых имели отношение к топорику, не оставили бы его так демонстративно на месте преступления. Но ты вообразил, что тот же приемчик, который удался в первом случае, поможет снова засадить Хека в тюрьму — приемчик этот заключался в том, чтобы использовать оружие, принадлежащее ему и найденное затем в непосредственной близости от него, на котором твои собственные отпечатки пальцев были старательно стерты. И ты опять наврал, на этот раз слишком усердно и слишком непродуманно. О том, каким образом топорик пропал из гостиной на Плоском Холме. О том, как ты гулял вокруг Змеиного Озера. О том, что Агнес и Хёк договорились о встрече. По каждому пункту твое слово было против него. Но вот появилась Лидия и разрушила твое утверждение о назначенной встрече, и тогда ты стал делать вид, что неправильно ее понял.
— Кто угодно мог забыть такую мелочь.
— Ты опять врешь и ты врешь чертовски глупо. Для тебя это было отнюдь не мелочью, что твоя жена отправилась искать своего бывшего любовника. И, кроме того, еще совсем недавно ты хвастался отличной памятью. Но, разумеется, куда легче запомнить фразу, которую ты сам же и сфабриковал. «Не подходи, а то я и тебя тоже пришью!» Я до сих пор не понимаю, как тебе удалось убедить суд в том, что эта идиотская фраза была сказана Эрландом Хеком. Хёк не тот человек, который употребляет такие вульгарные и стереотипные выражения, а вот ты сам очень любишь глагол «пришить».
Глаза Лаге оторопело забегали.
— Все это всего лишь болтовня. У тебя нет никаких доказательств, что я приш… убил Агнес, и ты никогда не сможешь выяснить, кто же убил Роберта — я, Манфред, Агнес или все-таки Эрланд Хёк.
Он говорит это нагло и одновременно испуганно, презрительно и вместе с тем неуверенно. Однако презрение берет верх, когда Кристер лаконично сообщает:
— Нет. У меня нет доказательств.
Лаге распрямляется, бросает ненавидящий взгляд в сторону Эрланда и заключает:
— Ну вот то-то же. И какого беса мы здесь торчим? Пошли, Манфред, поищем моего папашу.
— Тебе не надо далеко ходить, — говорит Кристер каким-то странным тоном, как будто для него мучительно делать то, что он сейчас вынужден сделать.
— Возможно, у меня нет никаких доказательств, но у меня есть свидетель. Свидетель, которого никто никогда не допрашивал, но который уже рассказал нам всем большую часть правды. Свидетель, которого ты, Лаге, не должен недооценивать, потому что он везде, где что-то происходит, потому что и со зрением, и со слухом, и с рассудком у него все в порядке.
И, не повышая голоса, он добавляет:
— Там, в кустах, должно быть, очень мокро. Не хочет ли дядюшка зайти в дом?
Хотя мы должны были бы этого ожидать, все мы, тем не менее, вздрагиваем, когда морщинистое загорелое лицо просовывается в разбитое окно. Кепка и кожаная куртка совершенно промокли, но он не обращает на это никакого внимания.
— Вот-вот, что я говорил? Повадился кувшин по воду ходить, там ему и битым быть, сказал я, и тоща конец всему.
— Дядюшка сказал также немало других поучительных вещей. Например, что когда двое или трое мужчин выясняют отношения так, что это ведет только к несчастьям, то скорее бы это кончилось, но женщина не должна быть одна во всем этом. Дядюшке было жаль Агнес в тот вечер, не так ли?
ebooksa