— Кроме того, мне с самого начала понравился Эрланд Хёк. Я очень рада, что все кончилось именно так, как и должно было, и что ты, мой дорогой, помог Эрланду разобраться в этом деле.
— Кам, я не понимаю, что ты…
— Но я хочу напомнить тебе два обстоятельства, о которых ты, по-моему, предпочитаешь не вспоминать. У меня отпуск. У тебя отпуск. Я заказала билеты на самолет до Рима.
— Я ненавижу Рим, — проворчал Кристер. — Там жарко, скучно и полно американских туристов с толстыми кошельками.
Камилла обняла его за шею своими красивыми руками, улыбнулась и проговорила тоном соблазнительницы:
— А затем, милый, мы поедем домой через Германию. Биргит Нильссон поет Изольду в Байройте, ведь ты же обожаешь ее.
— Да, — проворчал в ответ Кристер. — когда она поет коротенькие песенки в Тиволи. Но только… господи!., только не Изольду. Я не понимаю… я абсолютно не понимаю, как меня угораздило влюбиться в тебя, когда в Швеции есть десятки тысяч нормальных женщин. Таких, которые сидят дома. Таких, которые умеют готовить цыпленка. Таких, которые отказываются от уроков вокала и оперной карьеры, чтобы поселиться здесь в горах и заботиться о мужчине, которого они любят. Таких, как…
— Нина. Хм. Это чертовски мило, и Бьёрн-Эрик наверняка станет неплохим композитором, если она целиком посвятит себя ему и даст ему ту уверенность в себе, которой ему так не хватает, и бедной Лидии Ульссон очень нужно ее общество, но ты все равно совершенно напрасно скрипишь, потому что Рим, и Биргит Нильссон, и я — куда более полезные и успокаивающие моменты, чем твои вечные расследования убийств.
— Что-что? Это ты-то — успокаивающий момент?!
Они уехали за несколько часов до нас. Папа и Ингрид вмешались в дело с не меньшей решительностью, чем Камилла. Ингрид присмотрит за детьми, папа собрался сбежать в исследовательские залы Каролины и от радости по этому поводу он предложил нам с Эйе отправиться за его счет в четырехнедельную поездку по Египту. Там, наверняка, еще жарче, чем в Риме, но никто из нас и не думал ворчать по этому поводу.
Я честно призналась Эйе, что мне не хотелось бы оставаться в этом месте, где нам пришлось стать свидетелями таких ужасных и трагических событий. Я не могу сказать, что я особо привязалась к Агнес или Лаге, но мне было бы трудно забыть ее смеющиеся ярко-красные губы, ее мокрое мертвое лицо, его печальные добрые глаза обиженного сенбернара. Поскольку он все же был добродушен каким-то неопределенным и ни к чему не обязывающим образом, но необдуманный выстрел в избушке на Черном Склоне вверг его в пучину лжи, страха, угрызений совести, из которой он так и не смог выбраться. Я, как и Камилла, благодарила провидение за то, что он врезался в дерево на лесной дороге в том месте, которое мог бы преодолеть с закрытыми глазами, учитывая, как часто он ходил и ездил там…
И все же я до последнего отодвигала минуту прощания, и когда Эйе с Юнасом уже ждали меня внизу у деревянного моста, и когда я, наконец, в последний раз прошла по освещенному солнцем хутору, мне было тоскливо и печально.
Полевые цветы покачивались на ветру, кроны кленов негромко шуршали, и все дома хутора казались как никогда пустыми и заброшенными.
В старом доме Ульссонов я не обнаружила ни рюкзака, ни одеяла, ни старинных свечей. Но на лестнице среди крапивы стоял Эрланд Хёк — там, где я увидела его в первый раз.
— Мы уезжаем.
— Я знаю.
— А ты?
— Я поживу немного у Наполеона. А потом…
— Что — потом?
— Я ошибся, Пак. Я считал, что будет лучше, если я добьюсь ясности… смою с себя кровь и позор.
ebooksa