Мир приключений, 1969 (№15) ,

Марков остановил шахматные часы.

— Что случилось, чего, Семенова, нюни распустила? — Он скрыл тревогу за привычным шутливо-грубоватым тоном.

Рассказ всхлипывающей Нади, даже с дополнениями Женьки, был не очень вразумителен, состоял из отдельных слов: барсук, дым, рев, треск, медвежья лапа. Все слова были с восклицательными знаками и заключали море эмоций, так сказать, в подтексте.

— Ну ладно, как там ни было, а обошлось. — Марков выиграл предыдущую партию и был хорошо настроен. — Все живы-здоровы, отделались, как говорится, легким испугом! Умывайтесь, и будем обедать. Вахтанг, твой ход, включаю часы!

Снова раздавались удары, будто они играли не в шахматы, а в домино.

Пока Надя умывалась, мыло несколько раз выскальзывало из ее дрожащих рук, юлой вертелось в тазу.

Женька рассказывал Шелгунову подробности.

— Постой-ка, говоришь, на снегу следы барсучьи? — спросил тот и сам ответил: — Не должно бы! Барсук, как медведь, в нору до снега ложится. Может, заяц петлял?

— И вообще все это как охотничий рассказ! Под землей выл хор грешников, а медведь помахал им лапкой: мол, счастливого пути! Да знаете, что бы он с вами сделал? — рассердился Марков.

Партию он проиграл и отчасти поэтому особенно ярко представил, что мог сделать медведь.

— Неужто так его задымили, что выскочить не успел? — Шелгунов задумчиво почесал бороду.

Ему под восемьдесят, но он еще бравый, легкий на ногу. Только глаза подводят — слезятся. Из-за них он уже два года, как охотничать перестал.

Вахтанг, тоже задумчиво, погладил усы:

— Они, дед, не просто его задымили, а, наверно, отравили удушающими газами, как на войне. Кинопленка, когда горит, выделяет страшные яды — синильную кислоту, окись углерода.

— Только загорелось, сразу вырос черный гриб, почти как от атомной бомбы! — пояснил Женька.

— Я же тебя, балду, предупреждал — осторожней! — Марков торопливо, сломав две спички, закурил.

Чем дальше, тем больше он верил, что рассказ не охотничий. Предупреждение, конечно, тут ничем помочь не могло. Произошел случай, который невозможно предвидеть, как падение камня с крыши. Все это Марков сознавал, но нервы бушевали, требовали разрядки.

— Федор Андреевич, — виновато сказала Надя, — там ведь все осталось! И карта и записи.

— Ну и черт с ними! — Марков швырнул папиросу.

Целил в таз, попал в валенок. Ожесточенно вытрясая, спросил: