— Женя, он, наверно, кусается!
— Да что вы, тетя Надя. Он шишками питается и вообще маленький! Но мех хороший. Два воротника получится, вам и маме. И Федор Андреевич велел пленку сжечь, все равно костер надо, — добавил он, опасаясь, что она не согласится.
Подошли к яме у корневища.
— Стойте здесь, — прошептал Женька.
Большим камнем он прикрыл дыру на дне ямы, оставив только щель, чтобы барсук еле-еле мог высунуть голову. Молоток поставил наготове, рядом с лиственницей. Взял из рюкзака спички, пленку, бумагу, одними губами сказал: «Я сейчас» — и соскользнул на нижнюю площадку к лазу.
Надя сняла полевую сумку, положила ее на рюкзак, устало потянулась, потерла занемевшее плечо.
Женька подобрался к пещере, прислушался.
Было тихо.
«Неужели ушел? Нет, свежих следов вроде не видно», — решил он.
Высокое белое облако скрыло солнце, и сразу стало сумрачно, для глаз приятно, но как-то беспокойно. Надя взглянула на часы.
«Половина второго. Ничего, засветло успеем», — подумала она.
Костер Женька соорудил по всем правилам — вниз, шапкой, бумагу, всю, что была, не жалея. Над ней тонкие сухие веточки, березовую кору и фотопленку, выше, шатром, валежник. И еще присыпал мхом, чтобы дыму было больше.
Вытащил сразу пять спичек.
Зажег пучком, прикрывая ладонью, чтобы там, в пещере, вспышки не было видно.
Услышал, как загудела, разгораясь, бумага, и побежал. Едва успел Женька вскарабкаться на глыбу, схватить молоток, чтобы ударить барсука, как внизу, над костром, повалил дым, кудлатый, непроницаемый, черный.
И у ног Женьки, из-под корневища, дым вырвался, заклубился.
В то же мгновение будто завыли пароходные сирены. Оглушило до звона в ушах.
Земля задрожала, как в страшной сказке про подземного великана.
Надя громко закричала, но голос ее потонул в какофонии звуков.
И Женька и Надя замерли, не понимая, что происходит, что надо делать.