Вниз, к лазу, спустились Грибановы да Женька в качестве проводника. Остальные смотрели на них сверху. Ружья держали наизготовку.
Грибанов-старший ткнул в берлогу рогатину. Она не вошла и на метр, во что-то мягко уперлась.
— Собаку пусти, а то всяко бывает! — скомандовал Шелгунов.
Подтолкнули в лаз Симку. Он влез, только хвост торчал, но дальше не пошел, зарычал, впрочем довольно равнодушно, и, пятясь, вылез.
Тогда старший Грибанов, ничего не сказав, решительно заполз сам, держа в руках электрический фонарик и нож.
Вылез он почти так же быстро, как Симка.
— Дела! — сказал он. — Тут второй, как пробка в горловине.
— Я того и опасался! — обращаясь к Маркову, возбужденно сказал Шелгунов. — Бывали случаи: одного убьют — другой затаится, жердями тычут, не пошевельнется. Только собака живого от мертвяка отличит.
Глаза Шелгунова не слезились, взгляд был остр.
Снова старший Грибанов, уже не с ножом, а с веревкой втиснулся в берлогу.
— Неловко лежит, боком, не уцепишь! — сказал он.
Решили раскрыть кровлю берлоги возле отдушины, где торчала лапа и земля потрескалась.
Когда ломали кайлом и ломом, оказалось, что кровля подготовлена медведем к зимовке по-хозяйски — щели между глыбами были тщательно заделаны ветками и мохом.
Шелгунов все время стоял с ружьем на страже. Собаки спокойно лежали у его ног.
За час разворотили дыру и, обвязав веревкой, с трудом вытянули владельца торчащей лапы. Он был красив — шуба как цигейковая, новая.
— Пестун это, второгодок, — определил Шелгунов, — только жить начал и, нате пожалуйста, такая оказия.
Шелгунов вздохнул, заморгал.
— Никогда я себе этого не прощу! — Надя едва сдерживала слезы.
— Не распускайте нюни, Семенова, — сухо сказал Марков, — медведь не воробей, пользы не приносит. Разговор с хищниками короткий: или мы их, или они нас!
— Они-то при чем? Если бы не этот авантюрист, — Вахтанг кивнул на Женьку, — проспали бы они до весны.