Кроме знаменитости — стокгольмского романиста Филиппа Келлера — общество состояло из трех англичан, француза, двух американцев и двух молодых дам — шведки и датчанки.
Из танцевальной залы доносились, — к счастью, смягченные расстоянием, — раздирающие уши звуки джазз-банда; а из-за зеленых столов то и дело слышались веселые, зазывающие возгласы крупье, «Messieurs, faites vos jeux!» «Les jeux sent faits!» и щелкало, как выстрел из пистолетам «Ren ne vas plus!»
Неслышно сновали между столиками, сверкая белизною манишек, «Максимы» с новыми и новыми подносами коктейлей.
А за стеклами высоких окон, на синем бархате неба, мерцали звезды; и, колеблемые вечерним ветром, широкие пальмы в саду звенели, как будто листья их были сделаны из металла. Из темного облака выплыла луна и размела своей серебряной метлой Широкую дорогу поперек моря…
Дамы, сидевшие за столиком, переглянулись; на мгновение склонились друг к другу головами.
И шведка обратилась к земляку.
— Скажите, герр Келлер…. вы пишете такие захватывающие романы, а случалось ли вам самому быть в положении их героя? Потому, что мне кажется, — о, поверьте, я говорю это в самом лестном для вас смысле, — что вы человек… совсем иного сорта. У вас скорее вид…. добродушного юриста. Мне вот и хочется знать — это только ваши фантазии все сенсационные романические приключения, которыми вы увлекаете нас, своих читателей. И откуда это вообще берется у писателей?
В голосе молодой женщины звенела нотка личного интереса, и синие глаза ее как-то особенно блеснули.
Филлип Келлер улыбнулся, отряхнул пепел с гаванны и, задумчиво глядя на фиолетовую струйку дыма, проговорил:
— Что касаемся других романистов, я знаю об этом не больше вас. И вы не первая, фрекен, задаете мне этот щепетильный вопрос. До некоторой степени вы правы. Действительно, я беру темы из жизни. В той или другой форме все «приключения», как вы говорите, я пережил. И, во всяком случае, мои персонажи списаны с живых моделей. И следовательно, — и он юмористически сощурил глаза за выпуклыми стеклами пенснэ — вы определили меня на совсем удачно. И, может быть, я не такой уже безопасный человек… несмотря на мои очки…
— Расскажите! расскажите! — хором воскликнули остальные. — Максим! Еще коктейлю! Холодного, как сердце дам, и крепкого, как наше намерение никогда больше не играть в буль!
— И пьяного, чтобы захватывало дух, как от рассказов, которые мы сейчас услышим!
На столе появились ящики с сигаретами «Абдулла» — с розовыми мундштуками.
Дамы украдкою бросили взгляд в карманные зеркальца, незаметно освежили пуховкой лицо и тронули губы карминным карандашем.
Вспыхнуло пламя зажигалки. Вспыхнул, монкуррируя с его мимолетным блеском изысканный комплимент француза. Чьи-то руки соединились в продолжительном пожатии под белой скатертью стола!. А на скатерти загорелись золотисто-желтыми и изумрудными огнями графины с ликерами.
Филипп Келлер начал:
— Сегодня, милостивые государыни и государи, исполнилось ровно два года с торс, памятного для меня дня — 21 апреля 1922 года — при одном воспоминании о котором «кровь цепенеет у меня в жилах»; и я могу с уверенностью сказать, что очаровательнейшая женщина во Франции вспоминает этот день с таким же чувством. П.С. — вы знаете, что это такое: экспресс с маршрутом Париж-Средиземнсе Море — «Поезд Смерти», можно было бы расшифровать эти буквы, потому что нигде так часто не случаются катастрофы, как на пути от Парижа к Ривьере.
— Чаще всего катастрофы в Монако, — вставил англичанин, не желая отставать в остроумии.
— Как раз здесь, в Монако, в этом приюте капризной Фортуны, я проводил апрель 22 года; и 21-го числа, двумя неделями раньше, чем ожидал, получил важную для меня телеграмму ни больше, ни меньше, как от директора крупной американской кинофильмы. Он вызывал меня немедленно — в тот же вечер — в Париж для заключения контракта на текст для его новой фильмы.
Гонорар предлагали баснословно высокий, к тому же в долларах.
ebooksa