Климент принялся нещадно стегать плетью по головам и спинам римлян, загораживавших ему дорогу.
— Дорогу, дайте дорогу! — требовали его гвардейцы, щитами раздвигая малопослушную толпу.
Наконец Климент, беспощадно избивая римских зевак, пробрался к фонтану, у которого на мостовой сгрудились Павел, Петр, закрывающая их собой девушка и громила. Последний удар плетью достался пройдохе, который аж взвыл.
— Что сделали эти старики?! — грозно спросил Климент у громилы, уперев руки, закрытые серебряными поручами, в бока такого же серебряного панциря.
— Мы их нашли, — пояснил пройдоха. — Нам полагается награда!
— Говорю вам, — закричала шатенка. — Они ничего не…
Она обернулась к вопрошающему и застыла с открытым ртом, настолько великолепен был этот высший офицер императорской гвардии в его пурпурном плаще и с пунцовым гребнем над серебряным шлемом. Климент заметил этот полный восхищения взгляд девушки. Он знал, что нравится женщинам, и после того, как развелся с женой, не спешил сковывать себя узами нового брака.
— Мы со Страбо требуем… — начал было пройдоха, но Климент оборвал его:
— Молчать!
— Ну, — обратился префект к девушке. — Говори, что ты замолчала?
— Я… — девушка была смущена и позабыла все слова чужой для себя латыни. — Я не знала…
— Чего?
— Что здесь префект Климент.
— Так это и к лучшему, — мужчина подтянул серебряные поручи на своих предплечьях. — Дело рассудит первый человек Рима после императора. Разве ты не довольна?
На балконе толстячок отправил в рот виноградину и обратился к своей напомаженной жене:
— Смотри, как ослепнет сейчас правосудие!
Та с врожденно брезгливой, как у верблюда, миной осмотрела милую опрятную девушку со спокойными грациозными движениями. У юницы было нежное лицо с гладкой смуглой кожей, вьющиеся темно-русые волосы, зачесанные назад и спадающие ей на плечи красивыми ровными прядями, большие кроткие глаза с огромными белками и темными райками почти такого же оттенка, как кора оливкового дерева.
Климент спросил у шатенки:
— Как тебя зовут?
— Авишаг.