Саранча

22
18
20
22
24
26
28
30

ЗАБАВЫ

1

Канонада стихла ночью, и к утру жители должны были подчиниться новой власти, по счету восьмой. Перед этим, после деникинцев, городом с неделю владели красные.

Никто еще не знал имени батьки, занявшего город. Ночью по тихой обычно Старооскольской улице гремело отступление: ржали лошади, скрипели колеса орудий. Обыватели тревожно дремали, не раздеваясь.

В квартире вдовы ветеринара Душечкина, Марьи Михайловны, полуслепой и приглуховатой старухи с неподвижным лицом, сбились остатки трех семей. Вдова жила с племянницей – подростком Таней. После гетмана из Киева приехал сын, военный врач, с молодой черноглазой женой

Настей и четырехлетним толстяком Валькой. Еще при первых большевиках вселилась по ордеру в ветеринаров кабинет хмурая костлявая женщина Анна Власьевна, жена комиссара советского полка, питерского рабочего, – она так и не успела эвакуироваться. Можно не считать еще чужую няню, бабку Веру, которая просто спустилась сверху, где ее оставил стеречь имущество драпанувший с

Деникиным домовладелец.

За Валькой женщины ухаживали как за султаном. Бабка

Вера стащила со второго этажа три ящика с игрушками хозяйских детей и завалила целый угол в столовой ворохом ярких кукол, барабанов, мячей, кубиков, труб, автомобилей, плюшевых медведей – скрипящего, поющего гремящего добра.

Доктор, Душечкин-младший, больше недели не выходил из больницы. Женщины жили одиноко, напуганно и дружно. Только комиссарская жена держалась как-то на отлете и настороже. На нее не хватало огромной пуховой шали, которой по вечерам кутались, прижавшись тело к телу, ее сожительницы.

В то утро мир, изнуренный гражданской войной, тифом, голодом, заглядывал в комнаты мартовским сиянием луж, ослепительных сосулек, царапался в стекла черными ветвями тополей. От ночной стрельбы осталась звездообразная дырочка в верхнем стекле.

Бабка Вера, сухонькая сварливая старушонка, только что вернулась с базара, где бесстрашно искала хлеба и не нашла.

– Тачанки прошли с пулеметами, – рассказывала она, –

штук сто. Потом кавалерия скакала с музыкой, все «Яблочко» играли. Полушубки какие богатые!

– Как атамана-то зовут? – допытывалась хозяйка.

Бабка оглядела пустой стол с порванной клеенкой, на которой не осталось даже крошек от съеденных сухарей, стояла неубранная чайная посуда, и почему-то рассердилась.

– А я почем знаю! Ангел, что ли, не то дьявол-артихрист! Только, поверьте слову, не меньше трех дней будут грабить. И не повезут мужики хлеба в город.

Комната как будто потемнела. Душечкина крестилась, бледнея, племянница зашикала на рассказчицу, всплеснув тонкими, угловатыми руками. Та окончательно разгневалась:

– Коль не нравлюсь, уйду! Голодом без меня насидитесь.

И она долго еще ворчала, громыхая чугунками на кухне. За обедом поели вчерашнего супа и мятого картофеля без хлеба. Валька заныл, требуя молока. Бабка Вера, ни на кого не глядя, поцеловала его в толстые, багровые, как бы наспанные щечки и отправилась на соседнюю улицу к знакомой молочнице. Комиссарша Анна Власьевна сказала ей вслед: