— Все же я настаиваю, товарищ Рюх! По факту дезорганизации общественно-просветительской работы, возымевшей, значит, место в отсутствии контингента хора, хотел бы достаточных от вас разъяснений. Как член коллектива, имею долг за него бороться — с формализмом и шапкозакидательством, — «Главное, не дать ей опомниться, — думал он. — Вставит слово — и я пропал». — Я вам тут не от дурной головы, а чтобы своевременно дать сигнал, как завотделом по кругу ведения. Посоветоваться с коллегой, принять меры, устранить просчеты в работе. Что вы ответите коллективу в моем лице?
— Коллективу в вашем лице… в вашем лице, Гринев… я сейчас отвечу! — вспылила завотделом, выскакивая в проход. — Вы даже не представляете, как отвечу!
— А вы меня не пугайте, я в своем пролетарском праве, гражданка Рюх!
«Жаль, никто не записывает за мной — такой пропадает текст. Слышал бы меня Хармс61…», — размышлял Илья задним умом, поражаясь своей вдохновенной галиматье.
Голуби за окном рассерженно захлопали крыльями, решая, чью сторону принять в схватке.
— Что вы хотите? — вдруг устало спросила Рюх, снова усаживаясь на стул. — Из хора выписаться?
— Да.
— Благоволите. Можете не посещать больше хор. Всего доброго, товарищ Гринев.
Это была победа с привкусом прокисшего супа. В смешанный чувствах Илья спустился в расположение музея, ощущая, что побывал на экскурсии в зазеркалье.
— А она не такая, как видится поначалу… — задумчиво сказал он себе, и сразу же пожалел, потому что встретился с ядовитым взглядом Нехитрова, оснащенного природой, в том числе, задатками уличного гаера.
— Да-да, женщины так специально устроены, чтобы морочить нас с головы до… ног. О ком в данном случае идет речь?
— Вам, Борис, я этого не скажу.
— Придется подключить Вареньку. Ее правоверный ходит и бубнит про какую-то заочную красавицу сам не свой. Общественный долг требует от меня… Или скоро потребует, если не угостишь товарища папиросой.
— Держи и наслаждайся, упырь, — некурящий Илья достал из неубывающей пачки ядовитый белесый сверток. — Но я пас. В горле саднит, не хочу разболеться как скотина.
— Это многое меняет: с тебя две. Давай-давай, не жмись. Я делаю это из принципа, чтобы развить в тебе чувство локтя. Ты должен ценить, что за тебя борется коллектив. Тем паче, лучшая его часть — я.
— Вот только не надо про коллектив. Что-то я им уже сегодня того — сыт по самые…
Переделкино
Музеи, библиотеки и архивы роднит многое. Все они — двоюродные братья и сестры — хранилища общественного наследия. Овощебазы, склады угля, расчесок и прочего в этом смысле мало отдалились от неолита и служат суетной повседневности — не то что архив собеса! Скажем, Григорий Афанасиевич Полушубков из совхоза «Симбирский штырник», холостяк, живший на подселении у Захаркиных — пыль мировой истории, которую, тем не менее, из картины не выкинешь, ибо с Полушубкова нужно взымать налоги, вести по военкомовской линии, учитывать по жилищной, а затем выписать по причине… кажется, было у него что-то с легкими, но в медучреждение мы соваться не станем, а то у самих чего-нибудь обнаружат.
В силу означенного родства выяснить, где прописана Лебедева-Штотц, славная прабабка Гринева, для него не составило большого труда. Через цепочку новых-старых знакомых он связался с архивом ЗАГС, те — с паспортным столом, и так далее. В неделю все утряслось.
Проехав с час в дребезжащем как посудный ящик трамвае, он явился в душную комнату паспортиста, похожего на обернутого в пиджак филина:
ebooksa