Спрятанные во времени

— Так зачем вам? — уточнил «филин», занося над графой перо.

— По краеведческой линии.

— А… — умное слово стоило тысячи аргументов. — Распишитесь вот, в правой клетке, — «филин» повернул гроссбух, протягивая перо.

Илья черкнул, забирая справку, и бережно вернул гроссбух, являя уважение принимающему.

— Благоволите. Телефончик бы мне еще?.. Ездить туда-сюда… сами знаете, как оно: дел — во! — Илья полоснул по горлу. — То комиссия, то ревизия, материал сдавать срочно нужно, начальник еще… А! Так бы позвонил — и дело с концом. Вопрос-то на шесть минут.

Илья сделал брезгливое лицо, с которым про всякую работу говорят клерки. «Филин», почувствовав в нем родню, дал телефонный номер, хотя и не должен был.

Взбудораженный мыслью увидеть свою молодую еще прабабку, Илья со скучающим лицом вышел из кабинета, прошел, зевая, сквозь темные коридоры, и только в конце, потеряв терпение, вылетел на крыльцо, жадно впившись в бумажку взглядом. Оказалось, что прописана Мария Оскаровна в Переделкино, в частном доме, а вовсе не на Мясницкой, как он думал. Никаких упоминаний квартиры не было. Сам собою возник вопрос: «Как же тебе удалось ее оттяпать, квартирку эту, ловкая ты Мария?».

Это несколько расстроило следопыта, потому что обещало транспортные издержки, из которых самая чувствительная — расходуемое на дорогу время. У человека трудящегося, хуже того — женатого, каждый час на счету и жизнь разграфлена не то, что до дня кончины, но даже дальше. Умер? И что с того? А полежать в актовом зале для сослуживцев? А речь послушать? Если герой-орденоносец — вообще не открутишься, потому что теперь ты пример для масс и воспитательный материал — твое фото пойдет в заводской музей, в купе с какой-нибудь личной вещью, вроде кружки Эсмарха с гравировкой. Вождям в этом плане вообще не везет по полной…

Через неделю подстроив себе «окно», Илья поехал на перекладных в пригород, где в заросшем зеленью тупике обнаружил искомый дом среди прозрачной сосновой рощи. Но застать там прабабку оказалось совсем непростой задачей.

Телефон не отвечал ни в какое время, а дом стоял запертый и пустой, и только во втором этаже в мансарде, видимо по забывчивости, болталась не затворенной створка окна с выцветшей синей шторой, маячившей в нем флажком.

Потоптавшись с час у калитки, Илья ни с чем вернулся в Москву.

Несколько раз еще он приезжал туда, ходил вдоль зубцов штакетника, рассматривая расположенный за ними большой удобный участок, границ которого не было видно с улицы. Дом всегда был пуст, никаких перемен в нем не отмечалось — те же два кресла на террасе и та же штора, засыпанная хвоей дорожка. Даже прохожие не водились там, в этом тупичке, обитая дальше за поворотом, где по асфальтированной дороге шныряли автомобили с праздными дачниками, слышались голоса и патефон хрипло выдавал танго, разбавляя собачий лай. Тут же все заросло травой, малиной и можжевельником, так что ни дороги, ни соседних домов совершенно не было видно. Однажды Илья прождал почти три часа, но никто даже не прошел мимо.

После нескольких бесплодных поездок он таки решился, снял кепку и шагнул за ограду, сам не зная, на что рассчитывать.

Крашеный зеленым коттедж стоял, окруженный соснами, у прорезавшего дерн ручья, почти невидного за осокой. Деревья вплотную подступали к нему, так что крыша и все вокруг было усыпано мягкой хвоей. Дорожка вела от ворот к террасе, и дальше, обогнув дом, по склону в глубину рощи, пока ни упиралась в глухой забор, густо заросший хмелем. Другая уходила к флигелю с острой башенкой, отдаленно напоминавшей Адмиралтейство. Рядом сарай и похожая на редут баня с деревянной купальней под навесом. Все — не запертые, замки на них праздно болтались в петлях.

Илья, обуянный вздорной решительностью, зашел внутрь. Там стоял приметный запах жилья. Ни следа запустения или земляной сырости, как в брошенных хозяевами местах. В бане — свежий веник в ведре, полотенце и кусок мыла. Во флигеле — примус, яблоки и графин с водой. На кожаном диване аккуратно сложенное белье, и холодные угли в печи были чернильно-черны, без налета и пауков — недавно ее топили. Здесь явно кто-то бывал и странно, что еще ни разу Илья никого не встретил, специально приезжая в разное время.

Он прошелся вокруг стола, выглянул в окно, потянулся, глядя на угол бани, задернул штору, а затем, наплевав на приличия, сел на жесткий чужой диван и как-то незаметно уснул, думая о возможной встрече, ожидание которой его изводило.

Что сказать? Как с ней объясниться? Воображение соскабливало годы с лица прабабки, которой не было теперь тридцати. Оно то улыбалось, то хмурилось, то замирало мертвенно-белой маской. Илья все повторял про себя: «Здравствуйте, Мария Оскаровна! Мне нужно с вами поговорить об одной важной вещи, которая вам покажется удивительной».

Он спал и ему снилось поле, по которому шла женщина в алом платье, с аспидно-черными волосами. Лицо ее, правильное и четкое как в афише, выражало безразличие ко всему и шла она как-то странно — рывками, будто вырезанная из картона фигурка. Жуткая кукла, короче, а не дама, и жуткий сон.

Когда Илья подошел к ней, она уставилась на него черными как деготь глазами и механическим голосом потребовала полтинник за проезд, чего от гуляющих по нивам барышень никак невозможно ожидать. Действительно, поодаль стоял автобус с зеленой крышей, в котором сидели люди. Илья, будто это было само собой, полез за кошельком, обнаружив, что платить ему совершенно нечем, поскольку он стоит голый, с грязными по щиколотку ногами. И ногти на них, бывшие на виду… ох уж эти ногти! Илья, побагровев от стыда, завертелся в поисках брюк, пискнул жалкое «извините», и уже собрался бежать, как в пятку его что-то боднуло. Он отдернул ногу от неожиданности и проснулся, не сразу разобрав, где находится.

— Тьфу ты, гад!