Спрятанные во времени

22
18
20
22
24
26
28
30

Оба посмотрели на стены, двусветные окна и ряды пустующих кресел, обитых плюшем. Если бы не кумачовая агитация и портреты одухотворенно-безразличных вождей — весьма достойная зала, бывшая наверно когда-то бальной. Позлащенное рококо контрастировало с кумачом и углами фанерных стендов, несущих умам весть о победе коммунизма над природой вещей и сил. Казалось, в зале просто не окончен ремонт и как только он кончится, всю эту ненужную драпировку вывезут на помойку. Захотелось увидеть свечи, блеск камней на обнаженных плечах… «Позвольте вас познакомить с моей дочерью, — сказала графиня, слегка краснея…»58.

За окном заревел мотор. Волшебное видение растворилось.

— Подстава! Я тоже первый раз здесь. Я-то думал тут пруд пруди певунов, — усмехнулся Илья, оглядывая пустую сцену. — Прихожу — один! Ничего не понимаю. Стою как дурак — зачем приперся в такую рань? Представьте, товарищ Мигман, ловит меня наша активистка Рюх и говорит: вы, мол, никуда не записаны, так у нас нельзя; хор, например, — отличное дело, и еще там… Ладно, говорю, пишите. Жаба!

— Во-во… пишите… — худрук недобро осклабился, будто сплюнув слова на пол. — Другого занятия, как я понимаю, не будет?

— Не знаю… — отчего-то Илья смутился, глядя на маленького худрука. Хотелось как-нибудь обнадежить этого человека, который занимался своим неблагодарным ремеслом явно не из творческого порыва. — Если как сегодня, какой это хор вообще? Одно название. Формализм. Но вам я искренне благодарен. Я вообще-то никогда не пою, но сегодня получил удовольствие, сам от себя не ожидал.

— Ясно, — согласился худрук, снова превратившись в смиренного серого коротышку. Что-то в нем как будто закрылось.

— Ну, до свидания тогда, ладно? — Илья пожал ему наспех руку, выдавив улыбку, и вышел быстрым шагом из зала, оставив в пустоте собирать бумаги.

— Выписаться к хренам из хора! — прорычал он, вырвавшись в пустующее фойе, какому-то усачу в папахе, застывшему на размытом фото. И добавил, но уже тихо, чтобы не сбылось: — Поступлю в конницу.

Верный своему намерению, решив, что достаточно освоился в стрельбе, шашках и методах ужения окуней, Илья направился к местной ведьме-Урсуле59, чтобы откреститься раз навсегда от вокала. Ну, не пошло, так не пошло, что вы хотите?

Оказалось, кабинетик Каины Рюх был устроен в сущей кладовке в четвертом этаже здания, где низкие потолки издавали голубиное гуканье. Попасть в него можно было, поднявшись по боковой лестнице, которую не сразу найдешь, сквозь узкий и темный коридор, разбитый через равные промежутки нищенскими фанерными дверями, за которыми раньше поселяли прислугу. Добавьте разбитый пол, бурые вздувшиеся обои и едкий запах столетней пыли… Место ссылки. Или место свободы?

Илья был удивлен. Он-то ожидал роскошного помещения с суровой секретаршей под стать, ящиком для жалоб и предложений, кричащими на тебя плакатами и прочей атрибутикой громоздкой машины совучреждения.

В открывшейся взгляду келье, впрочем, все это присутствовало в карликовом масштабе, за исключением секретарши, которую садить было негде — разве в темном захламленном коридоре. И пусть она будет горгульей, слепой старухой, перебирающей четки, сидящей в облаке нафталина на тертой кафедральной скамейке; пусть будет не в себе, оглашая коридор злобной руганью, пугая голубей и беспечных граждан, и тут же сидя ночует с открытыми невидящими глазами… Впрочем, мы увлеклись.

Стены кабинета слоями облепляли афиши, среди которых Илья отметил «Дни Турбиных» МХАТа, куда ходил как-то с Тундрой и так расчувствовался, что едва не грянул с Шервинским «Боже, Царя храни!». Рядом красовалась цирковая реклама и объявление «Варьете» о наборе в танцевальную группу.

Против двери на подоконнике тюленем возлежал телефонный справочник циклопических размеров, рядом — эбонитовая «вертушка» и россыпь карандашных огрызков. Они, казалось, составляли собственную компанию в этом скрытом от глаз мирке, и следили за происходящим неизвестными науке органами чувств, которые отращивают с годами вещи. Возможно, так плоская придонная галька превратилась когда-то в мидий.

За узким как бойница окном, дававшем две горсти света, беспрестанно топтались птицы, шпионя в пользу таинственной мрачной гильдии, царствующей на крышах. В разыгравшемся воображении Ильи все эти крыши, башенки, шпили, даже головы памятников на площадях соединялись в огромный волшебный город, параллельный нижнему, свободный от его суеты. Астрид Линдгрен60 с ее Карлсоном Илья готов был признать пророчицей, посланницей из высшего мира.

Все это он почувствовал и увидел, открыв дверцу с отпечатанной на машинке надписью: «Культпросветотдел», пришпиленной к фанере четырьмя кнопками.

— Добрый день, Каина Владиславовна, — поздоровался он с «Урсулой», занимавшей угол у окна за придавленным папками столом.

В воздухе висела кисея дыма и тонкая ореховая сигарка тлела в переполненной пепельнице среди бумаг.

«Откуда она их берет? Очевидный импорт. Кстати, так она запросто может спалить музей, — подумал он, с беспокойством глядя на желтые уголки листов, цепляющихся за дым».

На лице хозяйки мелькнул и тут же скрылся испуг. Она молча смотрела на Илью, поджав губы, очевидно, не зная, что делать с посетителем. Никто, кроме нее самой здесь не появлялся, и протокол молчал о том, как поступать с негаданными пришельцами.