Солнце клонилось к закату. Стреножив коней и выставив караулы, басмачи готовились к ночлегу. Мурад тоже укладывался спать — снял папаху, повязал платком наголо обритую голову, как услышал позади себя вкрадчивый голос Мурди Чепе.
— Так ты говоришь, что неделю с лишним, как из Ербента выехал? — Мурди Чепе чуть ли не дышал в затылок Мураду. — А голова-то твоя еще не обросла… Сдается мне, обрили ее дня два-три назад.
Басмачи заржали. Мурад тоже весело смеялся со всеми, но в душе досадовал на свою оплошность: дернуло же его в день отъезда упросить Халлы Меле побрить ему голову.
— Ты прав, Мурди Чепе, — спокойно ответил Мурад. — Я обрил голову три дня тому назад. Сам. На Кизыл Такыре, у старой сардобы с дождевой водой…
Вскоре басмаческий лагерь погрузился в сон; раздавался лишь всхрап коней, осторожный хруст песка под ногами караульных, круживших вокруг стоянки. Ветер доносил тревожный вскрик ночной птицы, неясное бормотание засыпающей пустыни…
Прикрыв глаза, Мурад припоминал, как вел себя с момента встречи с басмачами, что говорил… Не переиграл ли?.. Аннамет будто поверил, с сочувствием отнесся к Мураду. Безносого вообще не поймешь — то ли ему все безразлично, то ли шел на Сапалы против своей воли… Силап тоже занят собой и своими пошлыми выходками — ему б только над кем покуражиться. А вот Мурди Чепе, ханский холуй, опасен — прилип как репейник.
Утром Мурад обратил внимание, что кто-то рылся в его хорджуне, а Мурди Чепе, отведя в сторонку Аннамета, что-то ему нашептывал. Заметив, что Мурад проснулся, Мурди Чепе ехидно улыбнулся:
— Как спалось сыну Дурды-бая? Не приснилась ли ему бритва? А ведь в хорджуне-то ее не оказалось! Хи-хи-хи…
— Наверно, осталась во втором хорджуне. — Мурад сладко зевнул со сна, поднялся с кошмы. — На второй лошади, что загнал…
— И на все-то у сына Дурды-бая ответ заготовлен, — не унимался Мурди Чепе. — Дурды-бай поди…
Мурад неожиданно сильным ударом, как учил его Таганов, снизу вверх в подбородок, сбил Мурди Чепе с ног. Тот брякнулся оземь, как вьюк, сброшенный с верблюда. Опешили все, даже зубоскал Силап. Аннамет же, пряча довольную улыбку, опустил голову.
— Берекелла! Молодец! — Силап, опомнившись, охнул от восхищения. — Так его! Как можно говорить о покойнике и добрым словом не помянуть! Хоть бы для приличия обмолвился: «Земля ему пухом», как у туркмен принято.
— Презренный! Кто ты такой, чтобы отца моего склонять? — Мурад, бледный и решительный, стоял над плаксиво стонавшим Мурди Чепе. — Скотина! Забыл, как надо с достойными людьми разговаривать… Я сын Дурды-бая! Да я куплю тебя с твоими погаными потрохами и отдам тому же Абдулле Тогалаку, чтобы персам тебя сплавил. — Мурад стоял подбоченясь, с презрительной миной на лице: в те минуты он действительно походил на чванливого байского сынка. — Я из уважения к сердару Аннамету молчал: какой с пустомели спрос? А Эшши-хану скажу, каких глупцов он держит подле себя…
— Ну что, схлопотал? — куражился Силап. — Когда у паршивой козы зад чешется, она трется о палку чабана. Теперь узнаю я сына Дурды-бая! — Силап хлопнул но плечу Мурада.
Аннамет строго взглянул на Мурада — юноша нехотя отошел от лежавшего на земле Мурди Чепе, который, охая и кряхтя, поднялся с земли — по уголкам рта текла окровавленная слюна. Безносый пристально взглянул в ясные глаза Мурада, подумал: «Нет, такие басмачами не становятся… Он чем-то похож на Тагана. Зачем идешь к Эшши-хану? А знаешь ли ты, что твой отец погиб от его же рук?..» И Аннамет, интуитивно чувствуя, что Мурад знает всю правду о гибели Дурды-бая, и еще неясно осознавая, что делает, решил отпустить юношу на все четыре стороны. Он смутно надеялся, что тот поедет в басмаческий стан и убьет Эшши-хана, которого Аннамет теперь стал в последнее время винить во всех своих бедах — и в потере Байрамгуль, и в собственной неприкаянности… Ему уже за сорок, а что хорошего видел он в своей жизни? Смерть да кровь, слезы и страдания, несправедливость. Ни детей, ни кола, ни двора… А тут еще вечные подозрения, попреки Эшши… Какой же он, Аннамет, глава контрразведки, если к нему Эшши-хан приставил этого недоноска Мурди Чепе? Как поступают с верблюдом, которому перестают доверять груз? Под нож пускают…
Через сутки с лишним Мурад, сделав небольшой крюк по пустыне, встретился со своим отрядом. Ашир Таганов, зная, с каким трудом и мучением дадутся юноше последние километры, спешил ему навстречу, на всякий случай рассылая окрест парные дозоры.
— Это басмачи, — еле держась на ногах, докладывал Мурад командиру. — Аннамет получил приказ Эшши-хана сформировать сотню на колодце Сапалы и, передав ее под начало Балта Батыра, вместе с ним идти к Куня-Ургенчу.
— С какой целью? — спросил Таганов.
— Этого не узнал… Уж очень подозрительны они. А под Куня-Ургенчем, думается мне, очередной разбой задумали.
— Боюсь, что не только разбой. — И страшное подозрение ожгло душу Ашира: «Неужели осмелятся?.. В селе, где много собак, ходят с палкой».
ebooksa