Закончил я уже поздно вечером. Меня проводили в трапезную, где я в полном одиночестве отужинал, а потом отвели в одиночную келью, любезно предоставленную настоятелем в моё распоряжение, аккуратно притворив деревянную дверь за мной.
Оглядев небольшое помещение, прикрытое решётчатой дверью, сквозь которую можно было увидеть, чем занимается монах, я заметил простой топчан, распятие в одном из углов, небольшое окошко, забранное частой решёткой и стул. Больше там ничего не было. Умывальника и туалета, соответственно, тоже. Климат тёплый, а удобства были в одном из помещений, где, впрочем, умывальника, как такого, и не было.
Действительно, монахи умываются слезами, по их собственным словам, а в келье размышляют о неземном блаженстве, не потворяя своим слабостям и страстям. Ну а я монахом становиться не собирался, так что, спать, спать, и ещё раз спать.
Утро светом хмурым озаряет стены кельи старого монастыря, — так думал я, проснувшись и рассматривая на потолке большое насекомое, неизвестного мне вида. Не хотелось думать, что это таракан или огромный клоп, присланный демонами, чтобы попить святой крови. Не люблю я насекомых, тем более таких… неизвестных и очень крупных.
Дага была рядом и, взяв её в руку, я подобрался ближе и ловко ткнул ею в насекомое, наколов его на остриё.
— Ловкий удар, — хмыкнули за дверью, сквозь которую просматривалась фигура незнакомого монаха и его внимательные глаза. После чего, дверь распахнулась, и в комнату вошёл, как оказалось позднее, настоятель. Вслед за ним шагнул и отец Павел, и в келье больше не осталось никакого места.
— А ты, сын мой, не молился вчера перед сном, и даже не крестился на распятие, — задумчиво протянул монах, весьма сурового вида, и добавил.
— Я настоятель монастыря святого Августина, отец Бернард, пришёл лично на тебя посмотреть. Наш орден францисканцев много видел и слышал интересного, но история, записанная с твоих слов, будет интереснее многих. Что скажешь, юноша?
— Волнения и усталость, тревоги и отчаяние помутили мне разум, святой отец, оттого я сразу заснул, как только почувствовал себя в безопасности. Вот вам крест! — я размашисто перекрестился, вызвав этим удивление у монахов. И сразу вспомнил, как крестился падре.
Я-то, дурак, как русский осенил себя крестом, а не как испанский католик, что ж, надо привыкать. И я тут же исправился и перекрестился как надо, а потом, повернувшись к распятию, стал вслух бормотать молитвы, услышанные от отца Антония. Прочитав три молитвы, я повернулся обратно, где меня спокойно ждали эти двое, с одобрительными взглядами следящие за мной.
— Мы поняли тебя, юноша, но стоит только один раз оступиться, как дьявол уже приходит за твоей душой. Помолись ещё и приходи, мы ожидаем тебя в трапезной.
Они развернулись и ушли, а я стал лихорадочно приводить себя в порядок, сбегав в отхожее место и наскоро поплескавшись из бочки с водой. Сломав веточку неизвестного мне кустарника во внутреннем дворе, я почистил ею зубы, как смог, помолился, стоя на коленях перед распятием, а потом побежал в трапезную. Здесь меня уже ждала вся братия.
— Братья, с нами короткое время будет жить этот юноша. Зовут его Эрнандо, он из Панамы, и он сирота. Через два месяца он поплывёт в Испанию, для поступления в духовную семинарию. А потому, прошу вас оказывать ему любую помощь. Он мало знает о наших порядках, и ещё не стал ревностным католиком, в силу своего возраста и приключений, выпавших на его долю, но, тем не менее, мы в ответе за него перед умершим у него на руках отцом Антонием, монахом доминиканце.
На меня уставилось несколько десятков любопытных глаз. Не все монахи собрались в трапезной, да это было и не нужно. Те, кто присутствовал, донесут эту информацию и до всех остальных.
После трапезы ко мне подошёл один из монахов и представился братом Мигелем. Был он немного старше меня, а потому, наверное, и был приставлен ко мне в качестве сопровождающего и наставника.
— У тебя есть ещё одежда, кроме той, которая на тебя надета? — спросил он, оглядев мои обноски.
Естественно, больше у меня ничего не было, о чём я прямо ему и сказал.
— Ну, не беда, — ответил он, — а деньги есть?
— Сто реалов! — я решил не светить пока всю свою наличность, которую не раз уже пересчитал. Правда, эти неровные куски серебра, называемые макукинами, с неровным оттиском испанского герба на одной стороне и креста на другой, не сильно были похожи на деньги. Но это было полновесное серебро, сходное по весу с европейскими талерами, но с гораздо лучшей пробой.
Что на них можно купить и какова стоимость местных товаров, я не знал, и вот тут молодой монах и оказался полезен. Вместе с ним мы отправились на местный рынок, где можно было приобрести мне новую одежду, а особенно, башмаки или сапоги. По пути он мне рассказывал обо всём.