— Я не стану пиратом, и это мой окончательный ответ!
Сказав, я твёрдо посмотрел в глаза Гасконцу, выдержав его пытливый, буравящий взгляд. Он ещё долго смотрел на меня, давя взглядом и давая мне шанс передумать. Но я не передумал, слишком много ещё было крестов впереди, и я уже открыл счёт.
— Ну, я сделал всё, что мог и хотел, уступив боцману и части команды, которая вступилась за тебя. Но ты, мальчишка, остался глух к моей просьбе. Это твой выбор, и ты ответишь за него. Через два-три дня мы доплывём до необитаемого рифа, который ты нам показал в моей каюте. Там мы вас с падре и высадим. Это окончательно и бесповоротно. Ты сделал свой выбор, я сделал свой. Надеюсь, ты пожалеешь о своём решении, согласившись на маронирование. От слова марон — беглый раб.
И он ушёл, оставив возле меня боцмана с фонарём, которому падре отдал письменные принадлежности, а мне в руки это письмо, свернув его в трубку и обернув куском кожи, который дал ему боцман.
— Здесь твоё будущее, — только и сказал падре.
Что ж, только на это и оставалось надеяться. Всё равно, читать я не умел по-испански, да и смысла сейчас в этом не было. В руках у пиратов ни в чём смысла уже не было. Ну а то, что нас высадят на необитаемом рифе, представлявшем собой узкую полоску кораллового песка, так это хоть какая-то определённость. И я заснул после того, как ушёл боцман. Уходя, он кинул на меня задумчивый и даже сострадательный взгляд, но я не придал этому никакого значения.
Глава 14 Маронирование
День неумолимо шёл за днём, и «через три дня» наступило очень быстро. Мы так и провели все это время в клетке, изредка нас выпускали наружу, и то, в основном, чтобы сходить в гальюн, с риском для жизни. Особенно этот риск был для падре, который еле передвигался и от любого движения судна мог вылететь за борт гораздо раньше намеченного срока.
В один из этих походов я смог незаметно вытащить астролябию и спрятать её у себя на спине. Да, именно на ней, потому как она была закрыта рубашкой, разорванной на груди. Обыскивать нас никто не собирался. Мы и так были голые и босые, и всегда на виду. Два доходяги, старый и молодой.
Когда солнце уже давно перевалило за полдень, мы достигли рифа, и корабль остановился, повинуясь командам своего капитана. Паруса свернули, и шлюп лёг в дрейф, собираясь выгрузить двух пленников на остров, где их ожидала незавидная участь изгоев. И только одному из них суждено было пережить это ужасное испытание.
— Выходите, гачупины, ваш час пробил!
В трюм спустился мастер парусов, не оставляющий своих попыток припомнить им смерть Жана и напоследок вволю поглумиться над ними и потешить своё самолюбие. Выкрикнув первую фразу, он сразу же продолжил.
— Вас ждёт подходящая посудина, настоящий корабль. Довезёт до чудного острова, в лучшем виде! Его ты нам показал, Филин, в прошлый раз, мы были поражены его красотой и решили дать тебе возможность провести там лучшие дни своей жизни! — И он громко расхохотался, довольный своей незатейливой шуткой.
— Шевелите своей тощей кормой, и да пусть морской дьявол позаботится о вашей судьбе! Старый Роджер оценит это!
Получив подобное напутствие, мы поднялись на палубу, где уже собралась вся команда, наблюдая, с молчаливым одобрением, за тем, как нас с падре готовились высадить на необитаемый остров. На лицах столпившихся пиратов, старых и молодых, радостных и равнодушных, читались самые разные эмоции, которые они испытывали, глядя на нас.
Сочувствия не было ни в одном, лишь понимание того, что нам сейчас предстоит. Мысли и чувства, которыми они руководствовались, изложил, максимально доходчиво, бравый командир канониров, по имени Мартин. Сделал он это после того, как Гасконец, в последний раз предложил мне стать юнгой на его корабле. Не выдержав моего равнодушного отказа, который был воспринят как моральный плевок в лицо, он разразился гневной речью.
— Вы оба, шагайте вперёд! Ты… сынок никчёмных родителей, и ты… святоша. Вы оба были толстозадыми и пухлощёкими мерзавцами, наслаждаясь благами, которые предоставило вам дворянское происхождение. Вы смеете нас называть злодеями, не перенеся и толику того, что пришлось каждому из нас испытать в своей жизни!
— А мы трясём вас, толстосумов, надеясь только на собственную храбрость. Ты, Филин, уже лишился того положения, что обеспечивало тебе дворянство, и уж лучше тебе примкнуть к нам, чем вылизывать задницы богатым скотам, на чей стороне закон, и получать за это жалкие объедки с их стола. Лучше примкнуть, у тебя остался последний шанс, иначе тебя ждёт смерть! Ну, что скажешь, Филин? Пойдёшь к нам юнгой?
Я не стал раздумывать. Устав и от пиратов и от самой судьбы, из-за которой очутился здесь, я проигнорировал эту пламенную речь. Если бы я не чувствовал на своей шкуре того, что произошло со мной, или был бы слабее, я бы согласился, в надежде когда-нибудь сбежать от них. Но на миру и смерть красна. А предать падре я был не в силах, нет. Слишком привязался к человеку, который вряд ли переживёт следующий день. Что поделать, жажда мести и совесть оказались сильнее жажды жизни.
Этот отказ вызвал ещё большую ярость мастера парусов, и он начал выкрикивать свои слова прямо в меня, брызгая слюной и собрав в огромную пятерню мою рваную рубаху.