В огонь и в воду

Если б он был влюблен, если б он вне себя трепетал от волнения, – она наверное оттолкнула бы его через несколько дней, поддавшись на время разве одному только соблазну таинственности; но раз он был равнодушен, – ей хотелось привязать его к себе такими узами, которые она одна могла бы разорвать.

Однажды вечером, почти в ту минуту, как он собирался уже уходить из комнат королевы, Гуго увидел в волосах Олимпии бант из жемчуга, имевший для них обоих особенное значение.

Был ли он счастлив или недоволен? – этого он и сам не знал.

XXIV

Открытая борьба

Та же самая карета, в которой Брискетта привозила Гуго в первый раз, опять приехала за ним на следующий день и по тем же пустынным улицам привезла его к калитке сада, где тот же павильон открыл перед ним свои двери.

Никто не ожидал его, чтоб проводить, но память у него была свежая и он не забыл ни одного поворота дороги, пройденной так недавно. Он дошел по дорожке, взошел на крыльцо безмолвного домика, пробрался через темные сени, взошел на лестницу, отворил одну дверь, услышал тот же сильный запах, увидел тот же блестевший, как золотая стрела, луч света и вступил в ту самую комнату, где в первый раз огни свечей ослепили его.

Но на этот раз Гуго не увидел самой богини храма. Веселый смех доказал ему, что она ждала его не в этом приюте, все очарования которого были им уже изведаны. Он сделал шаг в ту сторону, откуда слышался смех, и через узкую дверь, скрытую в шелковых складках, увидел Олимпию в хорошеньком будуаре. В прелестном домашнем наряде, графиня сидела перед столом, уставленным тонкими кушаньями и графинами, в которых огонь свечей отражался рубинами и топазами испанских и сицилийских вин. Улыбка играла на её губах, глаза горели ярким пламенем.

– Не хотите ли поужинать? – спросила она, указывая ему место рядом с собой.

– В полночь? – сказал он с видом сожаления.

– Заря не блестит еще, – продолжала она с улыбкой. Он поцеловал ей обе ручки и сказал:

– Как бы она ни была далеко от того часа, который приводит меня к вашим ногам, она все-таки слишком близко.

– Разве вы меня любите?

– Неужели вы в этом сомневаетесь?

– Гм! в этих вещах никогда нельзя быть совершенно уверенной!..

– Что вы хотите сказать этими нехорошими словами? Должен ли я думать, что не имею права рассчитывать слишком на ваше сердце?

– Э! кто знает? Король-Людовик XIV, ваш и мой государь, любит ли в самом деле герцогиню дела Вальер? Можно бы так подумать по тому положению, какое она занимает при дворе; а между тем он оказывает внимание и трогательным прелестям сестры моей Марии.

– Не говоря уже, что он и на вас смотрел, говорят, и теперь еще смотрит так…

– Так снисходительно, хотите вы сказать? Да, это правда. Но разве это доказывает, что он обожает меня?… Полноте! Только безумная может поверить этим мимолетным нежностям! А я что здесь делаю? Я одна с любезным и молодым рыцарем, обнажившим раз шпагу для защиты незнакомки. Между нами стол, который скорее нас сближает, чем разделяет… Вы подносите ко рту стакан, которого коснулись мои губы. Глаза ваши ищут моих, которые не отворачиваются. Мебель, драпировка, люстры, освещающие нас веселыми огнями, хорошо знают, что я не в первый раз прихожу сюда. Если б они могли говорить, они поклялись бы, что и не в последний… вы берете мою руку и она не отстраняется от ваших поцелуев… Мой стан не отклоняется от ваших рук, которые обнимают его… что же все это значит? и что мы сами знаем?

Олимпия положила локоть на стол; упавший кружевной рукав открывал изящную белую руку, а черные и живые глаза блестели шаловливо. Она нагнула голову к Гуго и, с вызывающей улыбкой, продолжала: