Это он и был в самом деле. Капитан Бриктайль, позднее капитан д"Арпальер, опять переменил кличку, но как только миновала надобность корчить лицо сообразно речам и личности, за которую он теперь выдавал себя, он сам невольно изменял себе. Ястребиные глаза его зорко следили за всем вокруг; по временам он вмешивался в толпу бродивших повсюду солдат, то оравших песни во все горло, то нырявших в двери кабаков. Его можно было принять за сержанта-вербовщика.
Подойдя к парижским воротам, он заметил среди запрудившей их разношерстной толпы какого-то лакея с честной физиономией, справлявшегося у военных о квартире офицера, к которому у него было, говорил он, весьма нужное и весьма важное письмо. По запыленному его платью было видно, что он приехал издалека. Дону Манрико показалось, что лакей, говоривший плохо по-французски, с сильным итальянским акцентом, произнес имя графа де Монтестрюка. Он смело подошел.
– Не правда ли, мой друг? – сказал он лакею на чистейшем языке Рима и Флоренции, – вы ищете сира Гуго де Монтестрюка, графа де Шаржполя?
Услышав родной язык из уст итальянца, посланный улыбнулся с восхищением и сам заговорил по-итальянски очень бегло:
– Ах! господин иностранец, как бы я вам был благодарен, если б вы указали мне, где я могу найти графа де Монтестрюка! Его именно я ищу, и вот уже добрых два часа расспрашиваю у всех встречных, а они или отсылают меня то направо, то налево, или просто смеются надо мной. Меня зовут Паскалино и я служу у принцессы Мамиани, которая привезла меня с собой из Италии и удостаивает своего доверия.
При имени принцессы Мамиани, молния сверкнула в глазах дон-Манрико и он продолжал вкрадчивым голосом:
– Само Провидение навело меня на вас, друг Паскалино. Я многим обязан принцессе Мамиани; я тоже итальянец, как и вы….. На ваше счастье я очень хорошо знаком с графом Гуго де Монтестрюком, к которому у вас есть, кажется, очень важное письмо?
– О! такое письмо, что принцесса приказала доставить ему как можно скорей, и что он, наверное, поедет дальше другой дорогой.
– А!
– Мне велено отдать это письмо ему самому в руки… Оно тут при мне и если б кто захотел отнять его у меня, то добыл бы разве вместе с моей жизнью…
– Вот слово, за которое я вас очень уважаю… Нас много, таких честных людей, в Италии. Пойдемте со мной и я отведу вас прямо к графу де Монтестрюку, а с Бортоломео Малатестой вам нечего бояться.
Сказав это, испанец дон-Манрико и Кампурго и Пенафьель де Сан-Лукарль, внезапно превратившийся в итальянца Бартоломео Малатесту, прошел под длинным сводом Парижских ворот и вступил на поле.
– Так граф де Монтестрюк живет не в городе? – спросил Паскалино, идя за ним следом.
– Кто вам сказал это, тот просто обманул вас: граф де Монтестрюк поселился у одного здешнего приятеля, живущего за городом и довольно далеко; но я знаю проселочную дорожку и скоро приведу вас прямо к нему.
Скоро оба пешехода пошли полями по дорожке, которая вела к большому лесу, мало-помалу удаляясь от всякого жилища. С своим добрым, смирным лицом и спокойными светло-голубыми глазами, Паскалино, рядом с крепким и сухим кастильянцем, похожим на коршуна, сильно напоминал барана, провожаемого собакой, готовой укусить его при малейшей попытке к непослушанию.
Лес, к которому они шли, покрывал подошву и скат холма. Дойдя до этого холма, дорожка делалась все уже и уже и углублялась в самую чащу деревьев.
– А скоро мы дойдем? – спросил Паскалино.
– Скоро, – отвечал новый Бартоломео.
– Если б я знал, что граф де Монтестрюк живет так далеко от города, я бы лучше поехал верхом на той лошади, на которой приехал в Мец.
– Лошадь, должно быть, сильно устала, а дорога за лесом так заросла кустарником, что ей трудно бы было оттуда и выбраться… Значить, и жалеть нечего.