– И не возвращайтесь назад, пока не достигнете цели, герцог, – вскричала Олимпия с ударением на последнем слове. – Докажите этой гордой графине де Монлюсон, что её дерзкий девиз – per fas et nefas – годится для всякого!
– А для меня особенно.
Делая вид, что ей нужно дать ему еще новые и настоятельные указания, Олимпия проводила его до самой передней, говоря с ним вполголоса.
Как только она вышла из комнаты, Брискетта побежала к принцессе.
– Ах! умоляю вас, спасите ее, спасите его! вскричала она, бросаясь перед ней на колена и обнимая её ноги обеими руками. – По выражению вашего лица, я сейчас заметила, что вы – друг графа де Монтестрюка – я смотрела на вас внимательно и тайный инстинкт толкнул меня к вам – Не отрекайтесь!.. вы изменились в лице, когда узнали, на что годятся эти булавки, и в глазах ваших отразился ужас, когда графиня де Суассон высказала вам свои мысли… Мне говорили, что вы добры, что у вас высокая душа… Дьявол может внушить графине какое-нибудь ужасное дело… От неё всего можно ждать… У меня пробегал холод по костям, когда я слушала, что она говорила… Гуго грозит смертельная опасность… Той, кого он любит, то же грозит страшная беда… Я готова отдать всю кровь свою, чтоб спасти их обоих… но что я могу сделать?… Вы сильны и свободны, неужели же вы ничего для него не сделаете?
– Ах! ты сама не знаешь, чего требуешь!
– Я знаю, что один раз вы уже спасли его от погони. Не краснейте! Какая женщина, у которой есть сердце в груди, не сделала бы того же самого??… Кого мы раз спасли, с тем мы связаны на веки. Посмотрите на эти два лица, вот в той комнате! Сколько желчи у них в глазах! сколько яду на губах!.. Ах! умоляю вас, принцесса, вы можете предупредить обоих! Письмо может не дойти – посланного могут не послушать… Вы же расскажете, что сами слышали. Вы опередите графа де Шиври и вам Гуго будет обязан всем.
– Ну, так и быть! я еду… Чтоб увидеть его, я положу всю преданность, какая только может быть в сердце женщины – Бог совершит остальное!
Брискетта бросилась к рукам принцессы и горячо их целовала. Граф де Шиври ушел, Олимпия вернулась.
– Кажется, теперь я отомщу за себя! – сказала она.
– Разумеется, – прошептала Брискетта и, взглянув на принцессу, прощавшуюся с обер-гофмейстериной, подумала: «А, может быть, и нет!..»
XXVII
В темном лесу
Мы оставили графа де Монтестрюка на пути в Лотарингию, со свитой из Коклико, Кадура и Угренка. Он уже почти подъезжал к Мецу, как вдруг услышал за собой целый поток страшных ругательств и между ними свое имя. Он обернулся на седле. Целое, облако пыли неслось вслед за ним по дороге, и из этого облака показалось красное лицо маркиза де Сент-Эллиса.
– Тысяча чертей? – крикнул маркиз неистовым голосом, – не мог ты разве сказать, что уезжаешь? Ты мне дашь ответ за такое предательство, животное!.. Не смей говорить ни слова… я знаю вперед, что ты скажешь… Да, я не выходил от очаровательной принцессы и когда не был у её ног, то бродил под её окнами, сочиняя в честь неё сонеты… Я никуда не показывался, я это знаю, но разве из этого следует, что обо мне можно было совсем забыть?… Я взбесился не на шутку, когда узнал совершенно случайно, что ты ускользнул из Парижа. Я бросился вслед за тобой, давши клятву распороть тебе живот, если только ты приедешь в армию прежде меня… Вот-таки и догнал! Теперь я тебе прощаю, потому что в Мец ты без меня уже не выедешь. Но зло хоть и прошло, а пить страшно хочется!
– Успокойтесь, маркиз, – возразил Коклико: – в христианской стороне можно всюду выпить… и уже я слышал о мозельском винце, которое вам верно понравится.
Когда маленький отряд вступил в древний город, отразивший все приступы императора Карла V, Мец представлял самое необыкновенное зрелище.
В нем собрался небольшой корпус войск из четырех пехотных полков: Эспаньи, ла Ферте; Граше и Тюренна, из Шемонтского полка и кавалерийской бригады Гассиона в четырнадцать штандартов. Гарнизон крепости встретил эти войска трубными звуками, и принялся угощать их на славу. Все кабаки были битком набиты, повсюду плясали, пели и пировали.
Солдатам давали волю повеселиться перед походом, из которого многие из них могли и не вернуться, и Колиньи, поддерживая только дисциплину, без которой нельзя было пройти через всю Германию, смотрел сквозь пальцы на разные мелкие грешки.
Рядом с начальниками, назначенными начинавшим забирать силу Лувуа, множество дворян присоединились к армии волонтерами и сам король взял на себя труд распределить их по полкам и по ротам. Среди этой блестящей молодежи, для которой война со всеми её опасностями была истинным наслаждением, находились герцоги де Бриссак и де Бетон, де Бильон, де Сюлли, принцы д"Аркур и де Субиз, де Роган, маркизы де Линьи, де Гравиль, де Муши, де Мортмар, де Сенесе, де Вильярио, де Баленкур, де Терм, де Кастельно, де Рошфор, де Рэни и де Канапль, де Вильруа и де Валлен, де Форбен и де Курсель, д"Альбре и де Матинъон, кавалер де Лоррен, кавалер де Сент-Эньян, де Гюитри, де Коссе, граф д"Овернь и много других – весь цвет французского дворянства. Местные дворяне считали своим долгом встретить их с честью и угощать с полнейшим радушием.