Дорожка в самом деле привела их в такую трущобу, где не было и следа ноги человеческой. Кустарники совершенно скрывали корни деревьев; но малейший шум не доходил сюда. Оба товарища шли молча. Дон-Манрико покручивал острые кончики своих длинных усов и искоса поглядывал на соседа.
Вдруг он остановился и, оглянувшись на пустынную окрестность, сказал:
– Мы дошли до места: дом, где живет мой друг, граф де Шаржполь, вот там за этими большими деревьями. Отдайте мне письмо… и подождите меня здесь.
– Подождать вас здесь, мне?
– Да, можете посидеть или полежать на этой мягкой травке… Мне довольно часу времени, и вы успеете отдохнуть… а это вам будет не лишнее.
Паскалино покачал головой.
– Я, кажется, вам говорил, что обещал не выпускать письма, из рук… иначе, как передав самому графу де Монтестрюку.
– Не все ли это равно? ведь я его лучший, старинный друг.
– Я не сомневаюсь, но я не могу изменить данному слову; поклялся – должен и сдержать клятву.
Дон-Манрико надеялся в два слова сладить с добряком Паскалино; он нахмурил брови.
– Ваше упрямство не отдавать мне письма дает мне повод думать, что вы мне не верите. Это обидно мне!
– Никогда и в голове у меня не было вас обижать.
– Докажите же это и отдайте мне письмо.
Паскалино опять покачал головой.
– Да ведь она мне его доверила, как же я могу выпустить его из рук?
– Если так, то вините сами себя, а я требую от вас удовлетворения за обиду.
– Какую же обиду я вам делаю, когда исполняю только свой долг?
Но дон-Манрико уже выхватил шпагу.
– Становитесь! – крикнул он, подставляя острие итальянцу.
– Я начинаю думать, что вы завели меня нарочно в западню! – сказал Паскалино, тоже обнажая шпагу.