– Вот за это слово ты заплатишь мне своею кровью…
И он напал неистово; Паскалино отступил.
– О! можешь отступать, сколько хочешь! – крикнул ему дон-Манрико. – Если сзади тебя не растворятся двери ада, ты не уйдешь от меня.
Удар посыпался за ударом без перерыва. Хотя и храбрый и решительный под спокойной своей наружностью, Паскалино не мог однако же бороться с таким противником. Первый удар попал ему в горло и он зашатался, второй прямо в грудь и он упал. Он вырвал скорченными пальцами два пучка травы, вздрогнул в последний раз и вытянулся, Испанец уже запустил жадную руку к нему в карман и шарил на теплой еще груди бедного малого. Он вынул бумагу, свернутую вчетверо и обвязанную шелковинкой.
– Да, да, герб принцессы! – сказал он, взглянув на красную восковую печать.
Не долго думая, он разорвал шелковинку и открыл письмо. В было всего несколько слов:
«Большая опасность грозит той, кого вы любите… поспешите, не теряя ни минуты… дело идет, может быть, об её свободе и о вашем счастье… одна поспешность может спасти вас от вечной разлуки… Посланный – человек верный; он вам расскажет подробно, а мне больше писать некогда. Поезжайте за ним… Буду ждать вас в Зальцбурге. Полагайтесь на меня всегда и во всем.
Если бы кто-нибудь, спрятавшись в кустах, был свидетелем этой сцены, ему показалось бы, что веки Паскалино, протянувшегося во весь рот на траве, приподнимаются до половины в ту минуту, когда противник на него не смотрит. Лишь только испанец повернется в его сторону, веки покойника вдруг опять закроются и потом снова откроются, как только он от него отвернется, и погасший взгляд снова оживится на мгновение.
Между тем дон-Манрико перебирал пальцами письмо принцессы Мамиани. Раз оно ему досталось в руки, надо было попробовать извлечь из него всю пользу… Но как именно выгодней им воспользоваться? Глаза его переходили от письма на тело Паскалино. Вид мертвеца ни мало не мешал его размышлениям, однако ж он отошел в сторону и стал ходить, чтобы освежить немного свои мысли. Нежное чувство принцессы к графу де Монтестрюку, явное и очевидное, окончательно взбесило его против Гуго. Он жаждал страшной мести, и она должна быть именно страшною соразмерно обиде, нанесенной его гордости. Мало было того, что гасконец уже два раза победил его; нужно было еще, чтобы та, кого он сам обожал, победила победителя!
– А! – сказал он себе, – я не умру спокойно, пока не вырву сердце у него из груди!
XXVIII
Рыбак рыбака видит издалека
Лишь только высокая фигура убийцы исчезла в лесной чаще, Паскалино, лежавший все время неподвижно, пошевелился и, поднявшись медленно на локоть, долго смотрел беспокойным взором в ту сторону, пока шум шагов его совсем не пропал вдали. Тогда, собрав последние остатки сил, раненый пополз к светлевшей сквозь сплошные деревья поляне.
Он подвигался медленно, оставляя за собой полосу крови, останавливался, переводил дух и пополз дальше, подстрекаемый сильным желанием жить и твердой волей выполнить данное поручение.
– Ах! – говорил он себе, – когда бы Господь милосердый даровал мне еще хоть несколько часов!..
Между тем овладевший письмом победитель бедного Паскалино шел большими шагами назад по той же самой дороге, по которой пришел в чащу леса. Много планов составлялось у него в голове. Ему предстояло бороться не с одним Монтестрюком, а еще с его телохранителями, Коклико и Кадуром, преданность и храбрость которых он знал очень хорошо; да кроме них, был еще и маркиз де Сент-Эллис. Было о чем хорошенько подумать.
Он уже испытал на себе страшную силу врага; на груди его оставался навеки знак от нанесенной им раны, и нечего было думать нападать на Гуго прямо, среди белого дня. Умереть он был сам готов, но только тогда, когда увидит мертвого Гуго у ног своих. После дуэли на улице Сент-Оноре, нападать лицом к лицу было плохим средством достигнуть своей цели! На ходу капитан д"Арпальер – нам не зачем теперь скрывать его ни под испанской кличкой дона-Манрико, ни под итальянской Бартоломео Малатесты – вспомнил кстати из римской истории о битве Горация с тремя Куриациями. Благоразумие требовало, прежде чем нападать на своих трех Куриациев, разлучить их, тем более, что ни один из них не получил еще ран, облегчивших победу Горация: тогда гораздо легче будет перебить их по одиночке.
За одной мыслью часто приходит другая. В походе рядом с Монтестрюком идет маркиз де-Сент-Эллис; нельзя ли как-нибудь отвлечь маркиза от его друга? Благодаря попавшему в его руки письму, у него теперь есть превосходное для этого средство. В самом деле, он знал, частью из собранных между прислугой принцессы сведений, после встречи с ней в садах отеля Авранш, а частью из доставленных ему графом де Шиври и кавалером де Лудеаком, что маркиз преследует ее неутомимо своей страстной любовью и своими пламенными вздохами. Открытие связи между принцессой и Монтестрюком могло, значит, повести к неожиданному столкновению между обоими обожателями и восстановить против Гуго нового врага, который много значил.
Решивши это, капитан не стал терять времени на долгое обсуждение. Он еще прибавил шагу, вышел из лесу и, войдя в Мец, скоро нашел квартиру маркиза.
Он явился смело к нему и сказал без всяких предисловий: