Орфиза, казалось, совсем забыла разговор с ним накануне отъезда из Мельера, и как будто бы мало было одного уже этого разочарования, причины которого он никак понять не мог, – еще и жалкая мина Коклико, состоявшего у него в должности казначея, окончательно представляла ему все на свете в самом мрачном виде.
Каждый раз, как Гуго спрашивал у него денег для какой-нибудь из тех издержек, которые у молодых людей всегда бывают самыми необходимыми, бедный малый встряхивал кошелек как-то особенно и нагонял на Гуго самые грустные размышления, из туго набитого, каким этот кошелек был еще недавно, он делался легким и жидким, а у Гуго было всегда множество предлогов запускать в него руку, так что очень скоро он и совсем должен был истощиться.
– Граф, – сказал ему как-то утром Коклико, – наши дела дольше не могут идти таким образом: мы стягиваем себе пояса от голода, а вы всё расширяете свои карманы; я сберегаю какой-нибудь экю в три ливра, а вы берете напротив луидор в двадцать четыре франка. Мое казначейство теряет голову…
– Вот поэтому-то и надо решиться на важную меру…. Подай-ка сюда свою казну и высыпь ее на стол: человек рассудительный, прежде чем действовать, должен дать себе отчет в состоянии своих финансов.
– Вот, извольте смотреть сами, – отвечал Коклико, достав кошелек из сундука и высыпав из него все перед Гуго.
– Да это просто прелесть! – вскричал Гуго, расставляя столбиками серебро и золото. – Я, право, не думал, что так богат!
– Богаты!.. граф, да ведь едва ли тут остается…
– Не считай, пожалуйста! это всегда накликает беду! Бери, сколько нужно из кучки и беги к портному; вот его адрес, данный моим любезным другом, графом де-Шиври, и закажи ему полный костюм испанского кавалера…. Не торгуйся! Я играю на сцене с герцогиней де-Авранш, которая удостоила оставить для меня роль в одной пасторали, и я хочу своим блестящим костюмом сделать честь её выбору. Беги же!
– Но завтра, граф? когда пьеса будет разыграна?…
– Это просто значит оскорблять Провидение – думать, что Оно так и оставит честного дворянина в затруднении. Вот и Кадур тебе скажет, что если нам суждено быть спасенными, то несколько жалких монет ничего не прибавят на весах, а если мы должны погибнуть, то все наши сбережения ни на волос не помогут!
– Что написано в книге судеб, того не избегнешь, – сказал араб.
– Слышишь? ступай же, говорю тебе, ступай скорей!
Коклико развел только руками от отчаянья и вышел, оставив на столе кое-какие остатки золотых и серебряных монет, которые Гуго поспешил смахнуть рукой к себе в карманы.
Действительно, Орфиза де Монлюсон вздумала устроить сцену у себя в отеле и, чтоб обновить ее, выбрала героическую комедию и сама занялась раздачей ролей между самыми близкими своими знакомыми. Граф де Монтестрюк, граф де Шиври, кавалер де Лудеак, даже сама принцесса Мамиани должны были играть в этой пьесе, навеянной испанской модою, всемогущею в то время. Надо было совершенно подчиниться её фантазии и не спорить, а то она тотчас же выключит из числа избранных.
– Судя по всему, – сказал кавалер своему другу Цезарю, – нам-то с тобой нечего особенно радоваться… В этой бестолковой пьесе, которую мы станем разыгрывать среди полотняных стен в тени картонных деревьев, тебе достанется похитить красавицу, а Монтестрюку – жениться на ней… Как тебе нравится эта штука? Что касается до меня, то осужденный на смиренную роль простого оруженосца, я имею право только вздыхать по моей принцессе… Меня просто удивляет, как серьезно наши дамы, Орфиза и Леонера, принимают свои роли на репетициях… И нежные взгляды, и вздохи – а все у них только для героя!
– Ты не можешь сказать, что я пренебрегаю твоими советами, – отвечал Цезарь; – но всякое терпенье имеет же пределы… а репетиции эти произвели на мой рассудок такое действие, что я решил приступить скоро к делу: как только разыграем комедию, я покажу себя гасконцу, а там будь что будет!
– Ты увидишь сам тогда, быть может, что и я не терял времени… Не на одни тирады и банты ушло у меня оно…
Дело в том, что уже несколько дней Лудеак связался с каким-то авантюристом, таскавшимся повсюду в длинных сапогах с железными шпорами и при длиннейшей шпаге с рукояткой из резной стали. Он был сложен геркулесом и встретить его где-нибудь в лесу было бы не совсем безопасно. Он всегда был одет и вооружен, как рейтар накануне похода. Лудеак водил его с собой по лучшим кабакам Парижа и очень ценил этого капитана д"Арнальера, заслуги которого, уверял он, были плохо вознаграждены правительством короля.
Все знакомые Лудеака не могли понять, зачем он таскает за собой повсюду ненасытимый аппетит и неутолимую жажду этого свирепого рубаки, напоминавшего собой героев тридцатилетней войны.
Граф де Шиври должен был узнать об этом все обстоятельно утром в тот самый день, когда назначено было представление, для которого лучшие модистки Парижа изрезали на куски столько лент и дорогих материй.
ebooksa