Как ни легко он взошел на балкон, но в ночной тишине все было так безмолвно, что как только Гуго ступил ногой на пол, она стала прислушиваться; скоро ей показалось, что окно открывается невидимой рукой; легкий треск паркета предупредил ее, что кто-то ходит до соседней комнате. Она была слишком храбра, чтоб звать кого-нибудь на помощь: дочь одной из героинь Фронды, она, как и мать, не знала вовсе страха. Она подумала, не Шиври ли это, известный своей наглой смелостью, и уже схватила кинжал, готовая твердой рукой поразить его за такую дерзость; молча, приподняв портьеру, она посмотрела.
Она задрожала, узнав Гуго де-Монтестрюка. Как! он, в её комнатах, в такой час! что ему нужно? Удерживая дыханье и спрятавшись за толстую портьеру, из-за которой могла все видеть, тогда как её самой было не видно, она следила за каждым его шагом. Первое чувство её было – гнев и огорчение: Гуго падал в её мнении и сердце её сжимаюсь от сожаления; второе чувство было – удивление и нежное умиление.
После минутной нерешимости, Гуго подошел осторожно к креслу, на котором висел венок из роз, бывший сегодня на корсаже у Орфизы. Оглянувшись на все стороны, он оторвал в волнении один цветок, страстно поцеловал его и спрятал у себя на груди. Он уже хотел уходить и повесил осторожно венок на спинку кресла, когда внимание его обратилось на что то, чего Орфиза не могла рассмотреть из-за своей портьеры. Гуго нагнулся и нежно снял с белого атласного корсажа какую-то ниточку золотого цвета: то был длинный волос Орфизы. Она улыбнулась, увидевши, с каким восхищением он рассматривает свою находку, как будто она дороже для него всякого жемчужного ожерелья, и тихонько выпустила кинжал из рук. К чему ей нужно было оружие против такого почтительного обожания?
Долго Гуго рассматривал при огне стоявшей на столике свечи тонкие изгибы этого белокурого волоса, он то вытягивал его, то обвивал золотым кольцом на пальце. Вдруг он достал спрятанную на груди розу и, обмотав вокруг стебелька найденный волос, завязал оба конца и спрятал опять на груди, как вор, схвативший какую-нибудь драгоценность.
Он уходил тихо и уже дошел было до окна, как вдруг тяжелые складки портьеры раскрылись и перед ним появилась Орфиза. Он отступил шаг назад, вскрикнув от ужаса.
Окутанная белым кисейным пеньюаром, с распущенными волосами, с обнаженными по-локоть руками в длинных широких рукавах, в полусвете, оставлявшем в тени её неясную фигуру, – она казалась призраком. Она сама не понимала, отчего вдруг решилась показаться, и какое-то новое, неиспытанное еще ощущение удивляло ее; но, притворяясь раздраженною, она спросила Гуго:
– По какому это случаю, граф, вы вошли сюда в такой час?… Неужели вы обыкновенно так поступаете и неужели вы думаете, что такой поступок – честный способ отблагодарить за мое гостеприимство и за мою прямую, открытую признательность вам?…
Гуго хотел отвечать; она его прервала:
– Каким путем вы попали в мои комнаты? как? зачем?
– Я был там внизу, под вашими окнами… увидел свет… сердце мое забилось, мной овладело безумие… у шпалеры растёт дерево… я взлез… меня всё тянул свет, по нем проходила ваша тень…. я прыгнул с дерева на балкон…
– Но вы могли упасть в такой темноте!.. убиться насмерть!..
– Вы вот об этом думаете, герцогиня, а я не подумал!..
– Но, еще раз, зачем? с какой целью?
– Сам не знаю… Не сердитесь, ради Бога! я вам все, все скажу – я искал чего-нибудь из ваших вещей, что вы носили. Я хотел сделать из этого талисман себе. Мне попалась под руку роза – она была тут вот, в этом венке… я взял ее.
– Но если уже вам так сильно хотелось этого цветка, зачем же вы прямо у меня не попросили его?
– Как, попросить у вас! А какое имел я право на такую огромную милость? Нет, нет, я бы ни за что не посмел! но вы уезжаете и я не знаю, когда опять вас увижу! моя голова помутилась. Я не хотел всего лишиться от вас…. Ах! герцогиня, я так люблю вас!
Этот крик, вырвавшийся из глубины души его, заставил ее вздрогнуть.
– Так вы в самом деле меня любите? – спросила она глухим голосом, – и вы не в шутку сказали мне тогда, что хотите посвятить мне свою жизнь?
– В шутку! но во мне говорило все, что только есть самого лучшего, самого искреннего!.. Эта любовь овладела всем существом моим с первого же взгляда, который я осмелился поднять на вас; каждый день, проведенный у вас на глазах, делал эту любовь сильнее и глубже… Я живу только вами и хотел бы жить только для вас… Неужели вы не поняли, не догадались, не почувствовали, что меня одушевляет не мимолетное безумие, не каприз молодого сердца, но чувство неизменное, необъятное, неведомое? Но ведь самая смелость моего поступка служит вам доказательством моей искренности. Моя надежда, моя мечта – это вы. Мечта такая высокая, что даже теперь, когда вы мне позволили стремиться к этому блаженству, я не знаю, каким чудом могу его достигнуть? Я вижу вас между звездами… Но мысль, что сам Бог привел меня на ваш путь, укрепляет меня и поддерживает… Ах! если-б довольно было храбрости, преданности, всевозможных жертв, беспредельной любви, безграничного уважения, ежеминутного обожания, – я, может быть, заслужил бы вас и вся жизнь моя ушла бы на любовь к вам!.. Взгляните на меня, герцогиня, и скажите сами, разве я говорю неправду?
Эта пламенная речь, столь непохожая на придворные мадригалы будуарных поэтов, какие привыкла слышать до сих пор герцогиня де Авранш, увлекла ее, как порыв бури.
ebooksa