– Ах! – вскричал он, – герцогиня может похвастать, что подвергла мое терпенье чертовски тяжелому испытанию! но я выдержал себя, как будто желая испытать, насколько послушны у меня нервы. Ах! ты был ужасно прав! Целый час она безжалостно насмехалась надо мной со своим Монтестрюком! и с каким вкрадчивым видом, с какой улыбкой! Она все устроила, только чтоб угодить мне, и я должен бы благодарить ее с первой же минуты, говорила она… Сам дьявол принес сюда этого гасконца и бросил его на мою дорогу!.. Но он еще не так далеко ушел, как думает!.. Она хочет, чтоб я стал его другом… я… его другом!
Он сильно ударил ногой по земле.
– А странней всего то, – продолжал он, бросая мрачный взгляд на Лудеака, – что я ведь обещал – я послушался твоих советов!..
– И отлично сделал!.. Вспомни знаменитый стих на этот случай:
Это Расин написал, кажется, и в твоем случае поэт оказался еще и глубоким политиком. Стань неразлучным другом его и, право, будет очень удивительно, если тебе не удастся, под видом услуги ему, затянуть его в какое-нибудь скверное дело, из которого он уже никак не выпутается…. Его смерть будет тогда просто случаем, который все должны будут приписать или его собственной неловкости, или роковой судьбе… Но чтоб добиться такого славного результата, не надо скупиться на ласковую внимательность, на милую предупредительность, на прекрасные фразы. Если бы тебе удалось привязать его к себе узами живейшей благодарности, ты стал бы его господином…. А насколько я изучил графа де Монтестрюка, он именно способен быть благодарным.
Решившись так именно действовать, Цезарь приступил к делу тотчас же. В несколько часов его обращение совершенно изменилось и от неприязни перешло к симпатии. Он стал ловко-предупредителен, постоянно стремясь овладеть доверием соперника, вложил весь свой ум и всю свою игривость в ежедневные сношения, обусловливаемые житьем в одном доме и общими удовольствиями. Гуго, не знавший вовсе игры в мяч, встретил в нем опытного и снисходительного учителя, который радовался его успехам.
– Еще два урока, – сказал Цезарь как то раз Орфизе, – и ученик одолеет учителя.
Если Гуго забывал взять свой кошелек, Цезарь открывал ему свой и не допускал его обращаться к кому-нибудь другому. Раз как то вечером был назначен маскарад и портной не прислал графу Гуго чего то из платья, а без этого ему нельзя было появиться рядом с герцогиней; Гуго нашел что было нужно в своей комнате при записке от графа де Шиври с извинениями, что не может предложить ему чего-нибудь получше. И когда Гуго стал было благодарить его, Цезарь остановил его и сказал:
– Вы обидели б меня, если б удивились моему поступку. Разве потому, что мы с вами соперники, мы должны быть непременно и врагами? И что же доказывает это само соперничество, делающее нас обоих рабами одних и тех же прекрасных глаз, как не то, что у нас обоих хороший вкус? Что касается до меня, то, уверяю вас честью, что с тех пор как я вас узнал, я от души готов стать вашим Пиладом, если только вы захотите быть моим Орестом. Чёрт с ними, с этой смешной ненавистью и дикой ревностью! Это так и пахнет мещанством и только могло бы придать нам еще вид варваров, что и вам, вероятно, так же противно, как и мне. Станем же лучше подражать рыцарям, которые делились оружием и конями, когда надо было скакать вместе на битву. Дайте руку и обращайтесь ко мне во всем. Все что есть у меня, принадлежит вам и вы огорчили бы меня, если б забыли это.
За этими словами пошли объятия, и Гуго был тронут: он еще не привык к языку придворных и счел себя обязанным честью отвечать ему от всего сердца на эти притворные уверения в дружбе.
Коклико высказал ему по этому поводу свое удивление.
– Как странно идет все на свете! – сказал он. – Я бы готов головой поручиться, что вы терпеть не можете один другого, а вот вы напротив обожаете друг друга.
– Как же я могу не любить графа де Шиври, который так любезен со мной?
– А отчего же он сначала внушал вам совсем другое чувство?
– Да, признаюсь, во мне было что-то похожее на ненависть к нему; потом я должен был сдаться на доказательства дружбы, которые он беспрерывно давал мне. Знаешь ли ты, что он отдал в мое распоряжение свой кошелек, свой гардероб, кредит, все, даже свои связи и свое влияние в обществе, почти еще не зная меня, через каких-нибудь две недели после нашей первой встречи?
– Вот оттого-то именно, граф, я и сомневаюсь! Слишком много меду, слишком много! Я уж на что болван, а никак не могу не вспомнить о силках, что расставляют на птичек… Они, бедные, ищут зерна; а находят смерть!
– Э! я еще пока здоров! – сказал Гуго.
Дня два спустя, Цезарь отвел в сторону Лудеака.
– Место мне не нравится, – сказал он: – я всегда думал, что Париж именно такой угол мира, где всего верней можно встретить средство отделаться от лишнего человека, вот по этому-то мы скоро и уедем отсюда.
– Одни?
ebooksa