Раздался звук просадки снега – этот неявный треск или хруст, ужасающий звук, который больше ни с чем не спутаешь. Лика и Надежда увидели, как от склона отделилась здоровенная снежная доска. В мгновение она разрушилась и превратилась в поток, в центре которого виднелась голова Графа.
Девчонки ехали ближе к камням и резко ушли к ним, Граф же стремительно полетел вниз. Сердце не успело сжаться, голова – испугаться, только на языке появился странный вкус. От неожиданности Граф закричал, но время вдруг замедлилось, дав ему шанс вспомнить вправила выживания. Согласно инструкциям Томилина, Бессонов выкинул палки, но рюкзак сбрасывать не стал. Плотно сомкнув челюсти и дыша сквозь зубы, он работал руками, ногами, плыл, что есть мочи, как ему казалось, вперед и вверх в этой гигантской стиральной машине, но барабан с диким грохотом вращался все быстрее и быстрее…
Неожиданно пространство вокруг стало резко уплотняться, будто поток ударился об стену, вызвав встречную волну. Лавина остановилась. Граф резко отодвинул руки от лица – сантиметров на пятьдесят, дальше уже не получалось, стал толкаться влево-вправо, бить затылком назад – чтобы отвоевать у снега хоть сколько-то пространства, наполненного воздухом. Все вокруг было серым и абсолютно беззвучным. Пустив слюну, Граф понял, что видит вертикально. Он будто попал в яму бетоном – мог лишь чуть двинуть головой, но серость вокруг, а не темнота, давала надежду на то, что свет рядом.
В это время наверху Лика и Надежда с лавлистом и лопатой пробирались на лыжах по лавинному выносу. Вдруг Лика резко рванула вправо вниз, к большому камню, сбросила лыжи и начала копать. Оказалось, она каким-то чудом увидела лавшнур. Частично освободив его от снега, она определила направление по промаркированным стрелкам и стала освобождать его дальше, легонько потягивая и откапывая, пробираясь все глубже и глубже. Подоспела Надюха со щупом.
– Тыкай, – приказала она, передавая его Лике.
Надежда продолжила копать по шнуру, а Лика сделала несколько тычков и, задыхаясь от волнения, закричала:
– Здесь, здесь копаем!!
Началась гонка со смертью. Еще минуту назад жидкий, снег превратился в груду смерзшихся комьев. Девчонки вбивали в него лавлист и лопату, разбирали глыбы, словно завалы после землетрясения.
Граф не знал, сколько прошло времени. В серой мгле лавины он не чувствовал бега минут. Ноги и руки постепенно коченели, но спину согревал рюкзак, голову – надетый перед спуском капюшон. Первое, что нужно было сделать – устаканить дыхание. Лицо Графа будто находилось в серой железной коробке, и кислород в ней был весьма ограничен. В распоряжении Бессонова было лишь то пространство, которое он отвоевал у снега в первые несколько секунд после остановки лавины. Он мог немного двигать руками внутри отвоеванного пространства, остальные части тела были словно запаяны в бетон. Граф попробовал постучать по окаменевшим стенам своей тюрьмы – следы, оставляемые костяшками пальцев, наощупь были не больше полу-сантиметра.
Обдумывать шансы на спасение не хотелось – уж слишком они были туманными. Бессонов начал скрести потолок, постепенно углубляясь в него, выкапывая маленькую, размером с кулак, ямку – просто чтобы чем-то себя занять. Проблема была в том, что снег, падавший с потолка, занимал пространство перед лицом. Скреб и копал, копал и скреб, изредка разминая пальцы и тихонько дуя на них, чтобы согреть.
Вдруг он услышал над головой еле различимый хруст. Потом еще и еще. А через некоторое время ему в плечо больно ткнулось алюминиевое острие лавинного щупа. Еще никогда в жизни Граф не испытывал такой сладкой боли. В это же мгновение он услышал еще более частый и интенсивный хруст. Сверху явно кто-то копал.
– Лик! – что есть мочи закричал Граф, забыв об экономии кислорода, – Ли-чка!! Я зде-есь!!
Хруст становился все чаще и громче. Граф перестал скрести снег и, тяжело вздохнув сдавленной снегом грудью, засмеялся сквозь слезы, как ребенок. Нашли… Однако предаваться сантиментам времени не было. Опасаясь, что девчонки со всей силы всадят в него лопату или лавлист, он закричал:
– Аккуратней, девоньки!
В эту минуту Лика пробила снег рукой и ощупывала варежкой его лицо и голову. Граф улучшил момент и прикусил ей палец.
– Ой… – тихо сказала Лика. – Живой.
Она разгребла снег у его лица, и Граф зажмурился от невероятно яркого света, будто ему в лицо бил прожектор. Едва он смог снова открыть глаза, свет заслонило Личкино лицо. Ослепленный, он не различал его черты, но остро чувствовал запах меха на ее капюшоне и ощущал на себе ее частое дыхание.
– Живой, – повторила Лика.
Граф поднял голову и смотрел на нее. На ее волосы, выбившиеся из-под шапки. На испуганные глаза. Улыбался и молчал.