Его птичка

Но взгляд кошачьих раскосых глаз, выражающий надменное превосходство — все-таки четыре года разницы — остужает мой пыл.

Тут меня толкают в спину. В дверь заглядывает Макс.

— Хватит ее поучать. Иди, Ань, там за тобой такси приехало.

— Спасибо, — кратко киваю, чуть улыбаясь Максу, и с облегчением выхожу из душной гримерки.

Порой Катя ведет себя как мама. Ту я уже очень давно не боюсь. Ее даже Леля не боится.

Улыбаюсь при мысли о крошке и бегу в сторону машины, услышав напоследок оглушающий щелчок замка в двери.

Кажется, Максим решил, наконец, получить то, что так давно ему обещает Катя.

Мы гуляем по Монмартру, смеемся и целуемся. Знаю, что это сон, но проживаю его полноценно, наслаждаясь каждым мигом, пока меня не вырывают из дремы сразу три раздражающих фактора.

Крик Лели. Звонок в дверь. Вибрация телефона.

Вставать не хочется совсем. В голове шумит. Тело одеревеневшее, такое ощущение, что вчера я нормально так наклюкалась. Или Рома настолько опьянил меня.

Хочется обнять покрепче подушку, представить, что снова лежу на Роме, и просто отключить сознание. Но проще отключить телефон, потому что похоже, что братья давят свои матрасы.

— Кира! Марк!

Трель дверного звонка прекращается. Скорее всего, пришла Тамара Михайловна, потому что через несколько секунд орать перестала и Леля.

А вот телефон продолжает надрываться.

Через силу и онемение в руке, чувствуя, как во рту как будто нагадили кошки, беру трубку и сдвигаю полоску вызова.

Кому что надо в такую рань?

— Слушаю. — Боже, и что у меня за голос. Хриплый, как у прокуренной девки.

— Мария Синицына? — женский высокий вопросительный голос заставляет все-таки разлепить глаза. — Опекун Маргариты Синицыной?

Страх холодком стекает от шеи к копчику, а сон мгновенно как рукой снимает.

Сажусь на своей старой подростковой кровати и, откашлявшись, киваю.