Потом у матери был сердечный приступ, а отец кричал. Кажется, тогда я и почувствовал, что они чужие, у меня не было к ним ни сочувствия, ни даже досады, хотя нет, досада, понятно, была оттого, что я обидел их, но я убедился, что после этих нескольких лет, проведенных вне дома, мы никогда не поймем друг друга.
— Чего ты так взъелся? — опять спросила Ева, и я не решился сказать ей, о чем думал. Поэтому я сказал: — Они сегодня могут и не доехать! — И сам удивился, почему так сказал.
— Голомбек доедет, — убежденно возразила Ева. — Это мировой парень, он даже возил меня на Буг.
Мы стояли на шоссе, дождь уже почти перестал.
— Знаешь, — продолжала Ева, — они иногда забавляются, Голомбек приходит к нам, открывает дверь, вытягивается по стойке «смирно» и кричит: «По вашему приказанию явился!». А отец ему: «Спасибо, вольно». И никогда при этом не встанет, только махнет рукой, будто муху отгоняет. Да и отец чудит. Как-то пришел к нам в школу и на линейке речь закатил, а когда сказал: «Мы за вас кровь проливали», — Казик Чижик чихнул. Теперь, как только отец приходит в школу, я убегаю в уборную.
— Нашла чем хвастаться.
— Это он хвастается.
— Он имеет право так говорить.
— А чего он с этим носится?
— Он имеет право на это.
Мы все еще стояли на шоссе, надеясь, что нас подберет попутная машина.
— А я знаю, чего они боятся.
— Кто?
— Старики наши.
— Ну, чего? — начал я ее расспрашивать, потому что подумал: вдруг она мне скажет то, чего я не знаю.
— Боятся, что я уеду и они останутся одни. Они даже в комнате не любят оставаться одни.
— Тебе кажется…
— Уверена.
— Ну и как это выглядит?
Никак не выглядит.
ebooksa