Польские новеллисты,

22
18
20
22
24
26
28
30

— А меня там не было?

Сказочку о серебряном лесе и посещении облаков он когда-то рассказывал совершенно искренне. Именно так чувствовал он, когда первый и второй раз был с женщиной, оставшейся в городе, которому грозила опасность. По бледная женщина не задала ему ни одного лишнего вопроса. Одурманенная поэтической сладостью признания, она только прошептала его имя.

— Ну что? Ты совсем позабыл обо мне?

Он не сумел ответить. Протянул руку, на стуле нащупал брюки. С сигаретой во рту подошел к окну, отодвинул ситцевую занавеску: рыночная площадь уже синела, окостеневшая перед рассветом. Один за другим загорались в окнах первые огни. Даже через площадь, через каменные степы домов можно было различить запах завариваемого кофе, расслышать шелест шлепанцев, журчание воды, лившейся из кранов. Полусонные женщины выслушивали утренние упреки за непришитую пуговицу, у кого-то запутались шнурки, кто-то остужал слишком горячее молоко, переливая его из кружки в кружку.

— Все! — Приезжий отбросил сигарету, надел пиджак, остановился перед смятой постелью. — Мне надо возвращаться.

— Уезжаешь? — Со страху девушка выскользнула из-под простыни, стала неловко натягивать чулки. — Я тебя обидела?

— Во сколько поезд?

— В половине восьмого… Но завтра тоже… Завтра тоже есть поезд…

— Мне надо возвращаться.

Она не хотела быть побежденной. Просунув голые руки под его пиджак, она прижалась лицом к его рубашке, отыскала незастегнутую пуговицу, коснулась губами его кожи.

— Может, ты захватил мало денег?.. Зарплата уже была. Я дам тебе в долг.

Он гладил ее по голове, впервые с настоящим чувством; это даже поразило его. Но охватившие его голые руки отчетливо напоминали ему о недавней борьбе.

— Денег у меня много. Мне надо возвращаться.

— Зачем же ты приехал сюда?

— Ты же сама сказала.

— И тебя уже не преследуют больше?

— Нет. Все. Все кончено.

— Врешь! Я обидела тебя этим глупым вопросом… Ты не можешь простить меня?

Он осторожно освободился из объятий, поднес часы к глазам: фосфоресцирующие стрелки мерцали слабым светом.

— Нет, — сказал он устало. — Я не могу простить тебя. Ты вела себя нагло.