— Нет, мальчики, — убежденно сказала Дробитова, — так хуже, скучнее. А в вашу кают-компанию я непременно приду. — Она помахала нам букетом:
— До вечера, капитаны!
Пока мы разговаривали с Дробитовой, к нам вплотную подошла почти вся флотилия. Ребята, конечно, слышали наш разговор, потому что, как только артистка скрылась в клубе, сразу все загалдели. Авроровцы были в восторге от исхода встречи, а остальные возмущались и требовали зачислить Дробитову почетным контр-адмиралом флотилии.
— Ну-ка, старики, кончайте митинг! — приказал нам Полосатик. — Пора разгружать трюмы.
Мы побежали к грузовикам. Рабочие разрешили нам носить громоздкие ящики. На них с одной стороны были написаны слова: реквизит, костюмы, грим, бутафория, декорация, а с другой — «Мосфильм». «Белоручка».
Когда мы отнесли в зрительный, зал очередной ящик и присели отдохнуть, к нам подошли двое из приезжих. Один был очень высокий, плечистый, с мускулистыми руками атлета. Это был режиссер Копейкин. Он весело посмотрел на меня, как будто с чердака, и сказал, обращаясь к своему спутнику — совсем молодому бледнолицему человеку с вьющимся казачьим чубом:
— Согласись, Минуткин: это ж вылитый Семен.
Я удивился его проницательности. Только мне было непонятно, почему я не просто Семен, а вылитый.
— Ты в драмкружке участвуешь? — спросил Копейкин.
— Он больше в шахматном кружке, — ответил за меня Генка. — Я в драмкружке играл Робин Гуда, знаете такого знаменитого разбойника.
— А я шерифа играл в этой пьесе, ты забыл, — напомнил я Синицыну.
— Ладно, — оборвал нашу перепалку режиссер. — Я вас попробую на эпизоде. Приходите завтра.
Мы будем сниматься в кино! Усталости как не бывало. Миг — и мы снова у грузовика. Здесь вспотевший, раскрасневшийся Хомяков, как от пчел на пасеке, отбивался от наседавших мальчишек. Они тормошили его, требовали, просили, умоляли дать им работу. Генка с ходу начал помогать Константину Ивановичу. Тем, кто поменьше, он охотно, отпускал подзатыльники, ребятам постарше приказывал:
— А ну, салажата, не путайтесь под ногами. Отвалить на тридцать румбов вправо. Отдай концы!
Но если Хомякову ребята прощали непочтительное обращение, то Синицыну многие отвечали тем же. А Сережа Крымов даже пригрозил:
— Хоть ты и боцман, но мы тебя вздуем.
Генка надвинул козырек мичманки на глаза и вплотную подошел к Крымову.
— Желаешь на абордаж?
— Я тебя без абордажа вздую.
— Брось ты, Генка, задираться, — предупредил я, так как знал, что Сережа сильнее Синицына. Однажды в любительской схватке Генка уже лежал под ним. Боцман помнил этот случай не хуже меня. Ему, наверное, не хотелось, чтобы история повторилась, но, спасая свой престиж, он все-таки бросил: