Затрещала кинокамера.
— Поворачивайтесь сюда.
Мы повернули головы к фиолетовому стеклу объектива камеры, которая была нацелена прямо на нас, как пушка.
— Заметили человека, — подсказал Копейкин.
Мы дернулись с Генкой и, как на репетиции, вытаращили глаза.
— Стоп! Недурно. Но не вижу в твоих глазах отражения внутреннего состояния. Я уже тебе говорил.
И снова начал объяснять, что мы пограничники, лежим в дозоре, заметили нарушителя…
— Попробуем еще раз.
И все началось сначала.
— Смотрите на него. Особенно ты, Сеня. Сейчас будем делать крупный план.
— Но его же нет, — возразил я.
— Вот он, — ткнул пальцем в объектив кинокамеры оператор. — Смотрите прямо сюда.
И все началось сначала.
— Стоп! — услышал я раздраженный голос режиссера. — Кто тебя просил моргать?
— Да я только один раз.
— Не смей ни одного раза, — приказал Копейкин. — Вытрите с него пот и подведите губы, они у него совершенно белые.
Указание режиссера было выполнено, и все еще раз началось сначала.
И когда все это мне уже надоело, и страшно ломило шею, и болели глаза от немигания, Копейкин бодро хлопнул в ладоши и объявил:
— Стоп. Кажется, это то, что требовалось.
— Пожалуй, Франк Маркович, — согласился оператор, снимая клетчатую ковбойку.