— Все свободны, — сказал Копейкин и подозвал нас к себе: — Устали? Ничего, ребятки, искусство требует жертв. Константин Иванович, где у вас шоколад? Угостите артистов.
Он сказал, что продолжит снимать эпизод завтра, а сейчас ему надо идти к трактору.
Во время наших съемок из бригады пригнали трактор и сеялку. Из кабины выпрыгнул озабоченный Прыщ. Увидев его, мы с Генкой так и ахнули. А Прыщ, поздоровавшись с Копейкиным за руку, спросил:
— Платить как будете, аккордно или по часам?
— Сначала вы мне объясните: почему три километра ехали три часа, а затем будете вести речь об оплате.
— Да разве ж это машина? — как всегда брезгливо заговорил Прыщ. — Гроб.
— Но как же мы будем снимать фильм? — озадаченно оглядел трактор режиссер.
Прыщ ехидно ухмыльнулся и сказал:
— Вам же для видимости. Вы — кино.
— Что значит «для видимости»? Сеять-то мы должны по-настоящему. Журавлев обещал выделить лучшего механизатора. А если у вас не машина, а гроб, то какие же трактора вообще в совхозе?
— Известно, какие, — философствовал Прыщ, — день пашут, два стоят. Одно слово — бесхозяйственность. У них все так.
Я смотрел всю эту сцену, слушал брюзжание Прыща и краснел за Дмитрия Петровича. Как он мог прислать такой ДТ и такого тракториста? Мне хотелось тут же рассказать артистам, что это неправда, что у нас трактора замечательные, и люди не такие противные, как этот, но меня сдерживала боязнь подвести Журавлева. Надо побежать в поселок, разыскать его и выяснить, неужели Дмитрий Петрович прислал Прыща?
Насмешливый Генкин голос перебил мои мысли:
— Он лучший тракторист? Ой, держите меня, а то я упаду.
— Не хулигань, Генка, — строго предупредил его Хомяков.
Тут уж и я не стерпел:
— Да он же все врет! Это только у него такой плохой трактор. Потому что он лодырь…
Наверное, мыс Генкой были очень страшными, потому что даже с круглого самодовольного лица Прыща исчезла ехидная улыбочка.
— А ну повтори, сопляк… — двинулся ко мне Прыщ.
— Лодырь и хапуга, — подтвердил Генка.