Слово хозяйки – закон для гостей, поэтому все набрались терпения.
– Собственно, в тот городок я прибыл уже после окончания основных событий – но, к счастью, примерно в тех местах у меня есть небольшое предприятие, управляющий которого был едва ли не прямым свидетелем…
Внимательно слушающий граф позволил себе мимолетную улыбку – ибо Брянский цементный завод своими размерами и числом работников мало уступал машиностроительному и рельсопрокатному гиганту в Бежице.
– …некоторые разбрелись по родственникам в окрестных селах, остальные же мастеровые тихо и мирно сидели по домам – включая большую часть пресловутого стачечного совета.
– То есть изначально никаких беспорядков не было?
– Абсолютно. Как и баррикад, погромов, луж крови на улицах и всего прочего, что так талантливо описали в английской прессе. Собственно, даже казенная винная лавка в Бежице спокойно торговала – а это, знаете ли, показатель! Основные события начались, когда орловский губернатор господин Трубников послал сотню казаков-донцов для ареста зачинщиков всезаводской стачки: стоило служивым войти в город, как по ним немедля открыли беспощадную стрельбу!..
После краткой паузы, отлично подчеркнувшей драматизм момента, князь поведал захватывающе-интересную историю уличного боя, полную героизма и стойкости казаков, подлости и коварства бунтовщиков, и летающих там и сям пуль – которые не щадили ни коней, ни всадников. Хотя людям все же досталось больше, нежели благородным животным: треть казачьей сотни убиты, еще столько же ранены, а из уцелевших добрая половина обзавелись сильными контузиями…
– Бросались в них с крыш динамитными шашками?! Я не ослышался?..
– Никоим образом, граф.
Но все равно, несмотря на шквальный огонь и взрывы, казаки смогли вырваться из ловушки узких улиц в чистое поле. К счастью, у марксистов еще осталось что-то человеческое в душе, поэтому вслед отступающим не стреляли – а впоследствии позволили забрать всех павших и еще живых донцов. И не просто позволили: одному из уцелевших урядников[122] прокричали издалека, что случившееся есть месть за мастеровых, жестоко покалеченных и убитых при подавлении царицынских беспорядков!
– Но позвольте… Если мне не изменяет память, там отличились астраханцы?.. Да и те просто выполняли приказ?!
– Насколько я понимаю, марксистам такие подробности безразличны, да и казаки им все на одно лицо…
Перекинувшись парой-тройкой фраз, слушатели пришли к выводу, что необразованная мастеровщина была просто не в курсе таких тонкостей. Или же действовала исходя из принципа сословной ответственности всех за действия некоторых? Черт его знает, что там за каша в головах этих новых бомбистов – но в том, что они опаснее прежних народовольцев, никто не сомневался.
– Когда я прибыл в Бежицу, полиция как раз обнаружила целую гору оружия в подвале одного из домов: бельгийские револьверы, охотничьи ружья, и даже целый ящик динамита!
– Нобелевского?
– Такими подробностями со мной не поделились, граф. Однако шепнули, что кроме него нашли еще порядочное количество пресловутого «гремучего студня»[123].
Пока взрослые мужчины и хозяйка дворца многозначительно переглядывалось, княжич и княжна Юсуповы недоуменно хлопали глазами. К счастью, в силу своего юного возраста они не застали деятелей «Народной Воли»[124], известных своей любовью к динамитному желатину… В качестве начинки адских машинок, разумеется.
– Думается мне, среди лазоревых мундиров такая находка вызвала изрядный переполох?
Мимикой и неопределенно-расплывчатым жестом Агренев показал, что слово «переполох» не совсем точно отражает реакцию жандармов и полиции – в данном случае больше подошел бы термин «пожар в борделе».
– На чем я остановился?.. Ах да! На помощь казакам спешным маршем перебросили целый батальон Каширского полка, и на следующий же день Бежица была занята – без единого выстрела и каких-либо инцидентов. И вот тут, я вам доложу, и начинается самое интересное: после первых же арестов выяснилось, что все мастеровые тихо сидели по домам, или вообще покинули городок задолго до трагических событий! Те же участники стачечного совета, которых удалось взять под стражу – с редкостным упорством отрицают свою причастность к расстрелу казачьей сотни, сваливая вину на сбежавших представителей центрального комитета Российской социал-демократической рабочей партии.