В довершение всех бед из Ленинграда сообщили, что дочь Георгия Андреевича погибла.
Пономаренко уже знает об этом, и мы только скупым мужским участием стараемся облегчить постигшее его горе.
Проснувшись, вдруг вспоминаю: сегодня ведь день моего рождения! Как необычен он в этом году: вместо привычной августовской зелени и цветов, птичьего гомона и шелеста листвы за окнами вокруг лёд и снег. Кружатся в воздухе снежинки и, медленно оседая, образуют ровный белый полог.
Вечером я вытаскиваю из-под стола «именинный пирог», проделавший путешествие из Кисловодска и доставленный на полюс самолётом Перова, беру под мышку бутылку грузинского коньяку и отправляюсь в кают-компанию. У нас уже установилась традиция встречать сообща все дни рождения. И первое, что бросается мне в глаза, когда я переступаю порог кают-компании, большой портрет какой-то индийской красавицы с трогательной надписью Александра Дмитриева. Рядом в белом свёртке подарок Вани Шарикова – одеколон.
Владимир Шамонтьев преподносит от гидрологов смешную вырезку из журнала – усатый кот играет на пианино. Костя долго трясёт мне руку и достаёт из кармана большую фотографию – я и Мамай: Мамай важно отвернулся в сторону, небрежно подав лапу, как большой зазнавшийся начальник. «Старым холостякам от сочувствующих».
Я тронут вниманием друзей. Необыкновенно светло становится на душе от этого трогательного дружеского юмора. Наша мужская дружба навсегда останется нерушимой.
89˚14' северной широты. До полюса остались считаные километры.
Шамонтьев заболел, и мы с кинооператором Евгением Яцуном помогаем гидрологу Пономаренко. Яцун записывает отсчёты, а я тяну лебёдку, извлекая один за другим батометры, которые Георгий Андреевич ловко отстёгивает от троса. Вооружившись лупой, он диктует Яцуну показания термометров… В углу, в большой кастрюле, поводя прозрачными плавниками, похожими на крылья мотылька, плавает головастая сайка – маленькая серая рыбёшка.
Много дел по хозяйству. Снегу всё больше и больше. Надо убрать кой-какие грузы, чтобы не потерялись в сугробах… Вчера пришлось быть гидрологом, сегодня с утра – хозяйственником, а днём – снова медиком. Так работает каждый на станции.
– Виталий Георгиевич, зайди к Шамонтьеву, ему стало хуже, – зовёт меня перед обедом Саша Дмитриев.
Вхожу в гидрологический домик. Шамонтьев охает, держась за спину.
– Видно, продуло, – говорит он. – Поясница здорово болит.
Мышцы в области поясницы несколько напряжены и болезненны. Я иду за лекарством и задерживаюсь в своей палатке на 10–15 минут. Снова влетает Дмитриев.
– Виталий, скорей! С Володей плохо!
Я бегу вместе с Сашей. Шамонтьев, скорчившись, громко стонет, не находя себе места.
– Страшные боли, терпеть не могу. Когда это только кончится!
Положение серьёзное. Снова прощупываю его живот. Нет, здесь всё благополучно. Но стоит прикоснуться к правой стороне поясницы, как Шамонтьев громко вскрикивает от боли. Боль то на мгновение осла-бевает, то вспыхивает с ещё большей силой.